— Не бойтесь,— сказал он.— Я стану деловым и коварным. Что же до того, чтобы сюда не приезжать... Пишите мне хотя бы каждый час. А я буду присылать вам подарки.
— Не думаю, что отец разрешит мне принимать их,— сказала она.
— Попросите его подождать,— серьезно сказал Пирс.— Пусть он сперва на них посмотрит. Я не думаю, что он их отвергнет. Они ему понравятся. Он одобрит мой скромный вкус и здравые деловые принципы. А вы не пугайтесь, я не буду вас беспокоить, пока всего не совершу. Только знайте, что для вас я бросаю вызов миру.
Он вспрыгнул на стену и исчез, а Джоан молча вернулась в кабачок.
В следующий раз три друга встретились за завтраком в совсем другом месте. Полковник пригласил их в свой клуб, хотя сам ходил туда довольно редко. Первым явился Оуэн Гуд, и лакей, как ему велели, провел его к столику у окна, за которым расстилался Грин-парк. Зная военную пунктуальность полковника, Гуд подумал, что сам спутал время, и полез в карман, где была зажигалка. Там оказалась и газетная заметка, которую он сам, смеха ради, вырезал на днях. Говорилось в ней вот что:
«В Западных графствах, особенно — на шоссе, ведущем в Бат, мотоциклисты все чаще превышают дозволенную скорость. Как ни странно, нарушителями оказываются в последнее время богатые и респектабельные дамы, прогуливающие домашних животных, которым, по словам хозяек, необходима для здоровья большая скорость, вызывающая сильный приток воздуха».
Он рассеянно проглядывал эти строки, когда вошел полковник с газетой в руке.
— Просто смешно! — воскликнул Крейн.— Я не революционер, не то, что ты, но эти правила и запрещения переходят все границы. Вот, бродячие зверинцы запретили. Опасно, видите ли. Деревенские мальчишки не увидят льва, потому что раз в пятьдесят лет кто-нибудь сбегает из клетки. Но это еще что! Ты знаешь, недавно завели особые поезда, которые перевозят больных в санатории. Так вот, их тоже запретили, заразы боятся. Если так пойдет, я сбешусь, как Хилари.
Хилари Пирс тем временем пришел и слушал его, странно улыбаясь. Улыбка эта удивляла Гуда не меньше, чем газетные заметки. Он переводил глаза с Пирса на газету и с газеты на Пирса, а тот улыбался все загадочней.
— Сегодня вы не так уж беситесь,— сказал ему Оуэн Гуд.— Раньше бы вы от таких запретов разнесли крышу.
— Да, запреты неприятные,— сдержанно отвечал Пирс.— Очень не ко времени. Разрешите взглянуть?
Гуд протянул ему вырезку, и он закивал, повторяя:
— Вот, вот, за это меня и схватили!..
— Кого схватили? — удивился Гуд.
— Меня,— сказал Пирс.— Респектабельную даму. Но я убежал. Хорошее было зрелище, когда дама перемахнула через изгородь и поскакала по лугам.
Гуд взглянул на него из-под нахмуренных бровей.
— А что это за домашние животные?
— Свинки,— бесстрастно пояснил Пирс.— Я им так и сказал: «Домашнее животное, вроде мопса».
— Ах, вон что! — сказал Гуд.— Хотели провезти их на большой скорости, а вас задержали...
— Сперва я думал одеть их миллионерами,— благодушно поведал авиатор.— Но когда присмотришься, сходство не такое уж большое...
— Насколько я понимаю,— сказал полковник,— с другими законами было то же самое?
— Да,— сказал Пирс.— Я их нарушил, я и создал.
— Почему же газеты об этом не пишут? — спросил Крейн.
— Им не разрешают,— ответил Пирс.— Власти не хотят меня рекламировать. Когда случится революция, в газетах о ней не напишут.
Он помолчал, подумал и начал снова:
— Потом я повез бродячий зверинец, оповещая всех, что в клетках — самые опасные хищники. Потом я возил больных. Свинки скучали, но условия у них были хоть куда, я нанял сиделок...
Крейн, рассеянно глядевший в окно, медленно повернулся к друзьям и резко спросил:
— Чем же это кончится? Дальше выкидывать такие штуки невозможно...
Пирс вскочил, и к нему вернулось то романтическое самозабвение, с которым он давал обет у свинарника.
Невозможно! — воскликнул он.— Вы и сами не знаете, что сказали! Все, что я делал до сих пор, возможно и банально. Теперь я совершу невозможное. Везде, во всех книгах и песнях, сказано, что этого быть не может. Если под вечер, в четверг, вы придете к каменоломне, напротив кабачка, вы увидите самый символ невозможного, и он будет таким явным, что даже газеты не сумеют его утаить.
На склоне дня, в то место, где сосновую рощу перерезал шрам каменоломни, пришли два еще нестарых человека, не утративших страсти к приключениям, и расположились там, как на пикник. Оттуда, словно из окна, выходящего на долину, узрели они то, что походило на видение или, точнее, на комическое светопреставление. Небо на западе сияло лимонным светом, выцветавшим в прозрачно-зеленый, и два-три облачка у горизонта были ярко-алыми. Лучи заходящего солнца золотили все и вся, и кабачок казался сказочным замком.
— Вот тебе для начала небесное знамение,— сказал Оуэн Гуд.— Странно, но это облако очень похоже на свинью...
— Или на кита[21],— откликнулся Крейн и было зевнул, но, поглядев на небо, встряхнулся. Художники давно заметили, что облака весомы и объемны; однако не до такой же степени.
— Это не облако,— резко сказал он.— Это дирижабль...
Странная глыба все росла, и чем четче она становилась, тем невероятней.
— Господи, милостивый! — закричал Гуд.— Да это свинья!
— Дирижабль в виде свиньи,— уточнил полковник.
Над «Голубым боровом» воздушное чудище встало, и от него оторвались яркие точки.
— Парашютисты,— сказал полковник.
— Какие странные...— заметил юрист.— Господи, да это не люди!
С такого расстояния странные парашютисты походили на ангелов средневековой миниатюры, а небо — на золотой фон, символизирующий вечность. Спустившись пониже, они обрели большее свиноподобие. Наконец они исчезли за деревьями, и путники, взглянув на садик у кабачка, в котором они вот-вот должны были приземлиться, увидели Джоан Харди. Она стояла у свинарника, подняв птичью головку, и глядела в небо.
— Странный способ ухаживания! — сказал Крейн. — Наш влюбленный друг преподносит просто невозможные дары.
— Да! — закричал Гуд, очнувшись.— Вот оно, это слово!
— Какое слово? — спросил Крейн.
— «Невозможно»,— отвечал Г уд.— И он, и мы этим словом живем. Разве ты не видишь, что он сделал?
— Как не видеть! — сказал полковник.— Но я не вижу, к чему ты ведешь.
— Он нарушил еще одну поговорку,— объяснил Оуэн.— Свиньи летают.
— Это удивительно,— признал полковник,— но еще удивительней, что им не разрешают ходить по земле.
Они пошли по крутому склону холма вниз, в лесной полумрак, теряя ощущение высоты и сверкающей нелепицы облаков, словно им и вправду было видение; и голос Крейна звучал в полумгле так, словно он рассказывал свой сон.
— Я другого не пойму,— говорил он.— Как Хилари это сделал?
— Он удивительный человек,— откликнулся Гуд.— Ты сам рассказывал, что он творил на фронте. Это не труднее...
