— Неужели вам еще не ясно? — удивился Гуд.— Она была в Шотландии, он ей писал, и она его не поняла. В сущности, как ей понять, если и мы не поняли? Теперь они снова в раю, и, надеюсь, больше у них недоразумений не будет, ведь это — плод разлуки. А хобот-искуситель и впрямь похож на змия...
— Значит, она...— начал Пирс.
— Не поняла, кто такая Снежинка,— закончил Гуд.— Мы подумали о пони, о ребенке, о собаке — а она подумала о другом.
Все помолчали, потом Крейн улыбнулся.
— Что ж, я ее не виню,— сказал он. Какая мало-мальски изысканная дама решит, что ей предпочли слониху?
— Удивительно! — сказал Пирс.— Откуда же эта слониха взялась?
— Сейчас узнаете,— ответил Гуд.— «Хотя это и не был, в точном смысле слова, зверинец капитана Пирса...»
— Черт! — вскричал Пирс.— Это уж слишком! Помню, я увидел свою фамилию в голландской газете и все думал, что там еще за слова — одни ругательства, или нет...
— Хорошо, я сам объясню,— сказал терпеливый Гуд.— Как я вам уже говорил, преподобный Уайт скрупулезно точен. Он сообщает, что слон попал к нему не из вашего, свиного, зверинца, а из настоящего. Но все же это с вами связано. Иногда мне кажется, что все эти приключения связаны не случайно... что у наших кунсштюков есть особая цель. Не всякий подружится с белым слоном...
— Не всякий подружится с нами,— вставил Крейн.— Мы и есть белые слоны.
— Так вот...— продолжал Гуд,— когда вы, Пирс, решили возить в клетках своих свиней, власти стали разгонять повсюду бродячие зверинцы, и Уайт защитил зверей, которых везли через его приход. В благодарность ему подарили белого слона.
— Как странно,— заметил Крейн, — брать гонорар слонами...
Все снова помолчали, потом Пирс задумчиво произнес:
— И еще странно, что все это вышло из-за моих свинок. Гора родила мышь, а здесь — наоборот, свинья родила слониху.
— Она еще не то родит, — сказал Оуэн Гуд.
С чудищами, которых в дальнейшем родила свинья Пирса, читатель познакомится только тогда, когда одолеет рассказ об исключительной изобретательности Еноха Оутса.
ИСКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ ИЗОБРЕТАТЕЛЬНОСТЬ ЕНОХА ОУТСА
«С тех пор как полковник съел свою шляпу, наш сумасшедший дом лишился фона».
Добросовестный летописец не вправе надеяться, что фраза эта понятна без объяснений. Однако, чтобы объяснить и ее, и породившие ее обстоятельства, он вынужден подвергнуть читателя новому испытанию и отбросить его ко временам, когда достигшие средних лет герои этой летописи были совсем молодыми.
В те времена полковник был не полковником, а Джимми Крейном, и не ведал еще ни дисциплины, ни скромной элегантности. Роберт Оуэн Гуд только начал изучать право и знал законы лишь настолько, чтобы ловчее их нарушить, а друзьям приносил то и дело новый план революции, призванной уничтожить все и всякие суды. Ричард Уайт недавно обрел веру, но каждую неделю менял вероисповедание и рвался обращать соотечественников то в католичество, то в мусульманство, то в древний друидизм[25]. Хилари Пирс готовился к будущим занятиям, пуская змеев. Словом, это было давно, и старшие из наших героев начинали свою долгую дружбу, собираясь вместе почти каждый день. Сборища эти, по здравом размышлении, они стали называть Сумасшедшим Домом.
— В сущности,— сказал при этом Гуд,— нам бы надо обедать по отдельности, в палатах, обитых чем- нибудь помягче...
Уайт, проходивший строго-аскетическую фазу, сообщил к случаю, что особенно святые монахи вообще не выходят из кельи. Отклика это не встретило, и Гуд предложил другой вариант: поставить мягкое кресло, символизирующее обитую изнутри одиночную палату. Кресло это займет тот, кто окажется самым безумным.
Джимми Крейн не говорил ничего и расхаживал по комнате, как белый медведь по льдине. Так бывало всегда, когда его особенно сильно тянуло к льдинам и к медведям или к тому, что соответствует им в южных широтах. Он был пока что самым безумным из друзей, во всяком случае, именно он внезапно исчезал невесть куда и внезапно появлялся; увлекался же он первобытными мифами, которые гораздо причудливей сменяющих друг друга вер молодого Уайта. Кроме того, он был серьезней всех. В одержимости будущего пастора было что-то мальчишеское, как и в его диком взоре, и в резком профиле. Когда он хвастался, что вот-вот откроет тайну Изиды, все понимали, что он ее не сохранит. Что же до Крейна, он сохранил бы любую тайну, даже если То была бы шутка. И когда он отправился в долгое путешествие, чтобы поглубже изучить мифы, никто его не удерживал. Уехал он в потертом костюме, почти без багажа, но с большим револьвером и большим зеленым зонтиком, которым решительно размахивал на ходу.
— Вернется он еще безумней, чем был,— говорил Ричард Уайт.
— Дальше некуда...— качал головой Оуэн Гуд.— Африканский колдун не сделает его безумней.
— Сперва он поехал в Америку,— сказал священник.
— Да,— согласился юрист,— но не к американцам, а к индейцам. Может быть, приедет в перьях...
— А может, с него сняли скальп,— с надеждой предположил Уайт.
— Вообще-то он больше интересуется Тихим океаном,— сказал Гуд.— Там скальпов не снимают, там тушат людей в кастрюльках.
— Тушеный он вряд ли приедет...— огорчился Уайт.— Знаешь, Оуэн, мы бы так не говорили, если бы не были уверены, что с ним ничего не случится.
— Да,— серьезно сказал Гуд.— Конечно, он вернется целым и невредимым. Но вид у него, наверное, довольно странный...
Гуд получал от него письма, все больше о мифологии; потом, одна за другой, пришли несколько телеграмм; и, наконец, они узнали, что Крейн прибыл и вот-вот придет. Минут за пять до обеда раздался стук в дверь.
— Сейчас нам понадобится трон! — засмеялся Оуэн Гуд и посмотрел на большое мягкое кресло, стоящее во главе стола.
Пока он смотрел, в комнату вошел Джеймс Крейн в безупречном вечернем костюме, гладко причесанный, с небольшими подстриженными усиками, сел за стол, приятно улыбнулся и заговорил о погоде.
Развить эту тему ему не удалось; зато удалось удивить друзей. Именно в тот вечер изложил он им свою веру, которой так и не изменил.
— Я жил среди тех, кого называют дикарями,— сказал он,— и открыл наконец одну истину. Вот что, друзья мои, вы можете толковать сколько угодно о независимости и самовыражении, но я узнал, что самым честным, и самым смелым, и самым надежным оказывается тот, кто пляшет ритуальный танец и носит в носу кольцо там, где это принято. Я много развлекался и никому в том не помешаю, но теперь я увидел, чем держатся люди, и вернулся к своему племени.
Так началось действо, закончившееся появлением Еноха Оутса, и мы обязаны коротко рассказать вам первый акт прежде, чем перейдем ко второму. Не покидая своих эксцентричных друзей, Крейн твердо придерживался условностей, и новые его знакомые представить его не могли никем, кроме суховатого джентльмена в черном и белом, скрупулезно точного и вежливого в мелочах. Тем самым Хилари Пирс,