Христос свой, это понятно, потому как исторически оправдано. Но когда люди из уважаемой республики Осетия на полном серьезе говорят, что все апостолы были осетинами (кроме Иуды, конечно, он, так и быть, еврей), и защищают на эту тему докторские диссертации, становится неловко. Как минимум, за науку. Но с другой стороны, уж неловко, если Ксения Собчак не так давно получила красный диплом МГИМО. Невероятное событие. Интересно, как там надо учиться, чтобы обычный диплом схлопотать? Или у них все наоборот, как у павиана: сначала красное – там, где задница, а дальше, где голова, цвета меняются?! Совершенно непонятно. Или, может, у них ректор дальтоник? Или он дипломы выдает в цвет денег? У нас сейчас самые крупные купюры – пятитысячные рубли, как раз в цвет красного диплома раскрашены. Хотя пяти тысяч, наверное, не так много для диплома. Грустно. Ведь когда-то МГИМО был замечательной школой, готовившей высоких профессионалов. Там до сих пор остался ряд великолепных преподавателей – Вяземский, например. Вот только сегодня это все больше и больше напоминает гламурную тусовку людей, бездарно прожигающих жизнь. Теперь МГИМО – это классический гнойник российского образования: туда, где прежде был хороший фундамент, пришли люди вроде Собчак и правят балом, как им вздумается. Я убежден в том, что Ксения Собчак – это несчастье России. Несмотря на то что у Ксюши замечательный папа и очень талантливая мама, да и сама Ксения в жизни трудолюбивый и способный человек, она уже давно не является личностью в чистом ее понимании. Она персонаж, она потеряла себя, став ожившей резиновой куклой. И уже никто и никогда не узнает, был там внутри целлулоидной оболочки живой человечек или нет. Трагедия маски? Возможно. Вот только маска бывает доброй, как у дяди Лени Якубовича, а бывает такая вот трагедия силикона. Силиконовые сиськи победили мысли.
Но мы отклонились от темы. Знаете, я обожаю тему религии. Просто обожаю. Да и как ее не любить, если это так занимательно: у нас же большинство людей решили, что они верят в Бога сразу после того, как в Бога поверил Президент России Владимир Владимирович Путин. Ура, мы тоже верим в Бога! Бог это круто: золотые крестики, церковные тусовки, все дела. Сходить, что ль, куда? Сказано – сделано. И выходят эти толстозадые вчерашние пионеры, как это у них всегда называлось, на линейку. Строятся в нестройные колонны и вперед, в новый пионерский дозор. Беспокоятся: «Вы не видели, мужик со свечкой не пробегал? Нет? А икон не проносили?» Крестный ход, понимаю. Пасха. Сразу после участия в такой линейке можно говорить: «Мы православные!» Или нет, торжественней: «Мы – русский народ православный!» Давно ли – лучше не спрашивать. Ответа не дождетесь.
Мой любимый православный русский человек – Михаил Ефимович Фрадков. Посмотрите как-нибудь богослужение крупным планом – все сами поймете. У них, когда на службу государевы люди приезжают, Божьи законы меняться начинают. Как-то раз Волошин не успел вовремя прийти на самый главный церковный праздник, а президент там уже был. Но президент тогда был такой, не очень значимый, а Волошин – даже очень, и потому, понятное дело, «задерживался». Так попы для Волошина все заново начали – минут на семь задержали и по новой. Ведь уважаемый человек, у него, наверное, дела были. Христос все равно простит, он же до этого прощал, да и со временем у него там наверху все нормально, а Волошину спешить надо. Но Фрадков его переплюнул. Представьте себе, картина маслом: на первом плане бегает бородатый мужик – дымовую завесу создает. Где-то чуть левее Жириновский – раздает деньги и автографы. Вокруг «простой народ» в штатском и служки – для антуража. Ну, все как обычно, православное служение. Мужики не все помнят, кто именно должен быть в косынке, то ли сами они, то ли женщины их, но на всякий случай, в кармане имеют. Что-то ведь должно быть на голове. У кого-то там. Поскольку косынки дома есть не у всех, членам правительства на всякий случай в костюмы от «Келвин Кляйн» засовывают буденовки. Они у многих еще с детства сохранились.
И вот идут, значит, они и попутно вспоминают, что на них сегодня надето: так, крест, крест, крест. Это сколько? Так. Да-да, крест, значит... Так, грудь повыше, животы в себя – православные все-таки. Пока они просто идут – все нормально, вроде бы даже в ногу получается, но как до места доходят, напряги начинаются – Фрадкова-то в детстве креститься никто не учил. Стоит он, напряженный такой, по сторонам глазеет. А тут к нему вдруг мужик в черном женском платье подходит: на голове у мужика какая-то кастрюля, на лице борода, в руке неизвестная штуковина, которая мало того, что на пращу похожа, так еще и дымится так, что издалека за бомбу можно принять. Понимает Фрадков, что могут ему эдакой штуковиной и по мордасам врезать, а значит, делать нужно что-нибудь. Поэтому он на всякий случай озирается по сторонам и видит: народ-то пригибается. Не понятно для чего: то ли чтобы кадило нюхнуть, то ли чтобы подбородок от оцерковленного свинга уберечь. От непонимания ситуации Михаил Ефимович весь напрягается, отчего на его лице располневшего Винни-Пуха появляется подобие меланхоличной улыбки ослика Иа. И делает он судорожное движение правой рукой вверх, очевидно, защищая свой чиновничий лоб. Поставив тем самым первый блок, он понимает, что удар, чем черт не шутит, может прийтись и в челюсть, а поэтому делает движение той же рукой к плечу. Видя, что поп от него еще чего-то ждет, Фрадков на всякий случай совсем закрывается, уходя в пассивную защиту. Но, поняв, что бородатый противник не уходит и деваться некуда, он опять смотрит по сторонам и вдруг с облегчением замечает рядом стоящую здоровую деревяшку с изображением какого-то мужика. Облегченно льнет к ней губами. Все, отмучился!.. Я ему потом много раз говорил, что обычно, когда крестятся, крест завершают. Все-таки надо как-то вот до четвертой стороны дотянуться – люди не поймут. Будешь ходить недокрещенный...
Недавно выхожу я после какого-то мероприятия, а сзади человек такой интересный идет. Знаете, есть люди, по которым сразу видно, они нашли Бога: на теле осанка, на лице прыщи размером с лицо, в глазах все горит. Притом сразу понятно, что Бога нашли именно они и никто другой, и, что самое главное, Бог им ответил взаимностью. Сколько ни объясняй им, что, мол, граждане, родненькие, поймите: если вы каждый день просите о чем-то Господа и говорите с ним, это, наверно, набожность или искомая религиозность. Но, если вам кажется, что он вам отвечает, это уже шизофрения. И вот я иду, а за мной этот человек идет. Я ему говорю: «Превед, красавчег, чаво надобно-с!» А он говорит: «Владимир, у меня к вам один простой вопрос». – «Милости прошу», – говорю. «Верите ли вы в Бога, христианин ли вы?» – выдыхает. С жаром так. Я говорю: «Ничего себе, простой вопрос. Этот вопросик не ко мне». А он мне: «А! Стало быть, не верите». Я говорю: «Почему, верю». «Хотите, – говорит, – поговорить об этом». Что-то не очень, думаю. Не потому, что он как врач-психиатр не состоялся совсем. Просто психоанализ от сумасшедшего не мое.
Помню, веду передачу «К барьеру!». Кучу людей в массовку нагнали, в центре бегаю маленький я. Люди, говорю, внемлите: поднимите руку те, кто считает себя православными. Лес рук! Все православные. Про себя делаю поспешный вывод, что нонче православных ровно столько же, сколько надысь было комсомольцев. А как раз на дворе пост Великий. Я говорю: «Опустите, пожалуйста, руку те из вас, кто постится». Статистика: из двухсот православных постящихся образовалось человек шесть. Я говорю: «Дети мои, а вы вообще как? С верой-то?» А они: «Да мы не знаем! Мы читали, что католики это отстой, а мусульмане – наши враги. Ну и вот». А почему, говорю, католики и мусульмане это плохо? Молчат. Большинство людей не хочет отвечать на подобные вопросы. Они не допускают для себя возможности любить окружающих. Почему-то они забывают о том, что любая вера в Бога это, в первую очередь, умение и понимание. Понимание, что Господь один, и умение прощать окружающим их несовершенство – ради любви к нему. Но ведь когда у нас люди начинают верить в Бога, они параллельно начинают считать, что отныне у них есть монополия на эту веру. Только они верят, это только их. Они к Богу относятся как к любовнице. Это не значит, что они ограждают его от всех остальных. Просто они считают, что только им доступна истинность Его догматов, именно им открылся их тайный смысл. И они не спешат поделиться своим знанием. Напротив, они торопятся искать внешних врагов, чтобы уничтожить их, тем самым доказав свою веру.
На Бронной есть один очень трогательный раввин. Мы с моим приятелем, православным, говорили с ним как-то на совсем отвлеченные темы, что-то о боевых искусствах, а он, мой приятель, возьми и задай традиционный для православного вопрос: «А там вообще как вот? Там боги или Бог?» А раввин и говорит: «Деточка, ну, конечно, Бог. Господь один, потому что если бы их там было много, они бы устроили такую возню, что нам бы здесь мало не показалось». Насколько сложно научить себя прощать людям нелюбовь к себе и к своим взглядам! Насколько сложно научиться любить людей, несмотря на то, что вы им не нравитесь! Насколько сложно простить им отличие от нас. Насколько сложно вдруг допустить мысль, что вот это – мусульманин, а его дочь вышла замуж и живет в Израиле. А еще у него есть море друзей, с которыми он работает, и они православные. И это не делает их ни лучше, ни хуже. Все эти замечательные люди, которые нас окружают, даже если бы осознанно не верили в Бога, от этого ничуть не стали бы хуже. Потому что это вопрос их внутреннего поиска. Личный. И насколько омерзительно выглядят люди с этими тяжелыми
