— Ладно! — закричал возбужденный капитан. — Чтобы услышать твою песню, могу и спеть. Вот тебе «Песня против песен», Хэмп.

И снова его рев огласил вечернюю тишину.

Печальная Песнь Мелисанды на диво скучна и тосклива,«Лесной приют Марианны» веселым не назовешь;И песенка Ворона Невермор звучитНе слишком игриво,А в песнях Бодлера — много всего,Но радости в них ни на грош.Так кто же нам сложит песню?Кто сложит песню такую,Чтобы петь поутру, на скаку, на ветру,Чтоб годилась и в пир, и в поход?А вы мне поставьте кварту вина —Спою вам песню лихуюО жаркой войне, о жгучем вине,Да так, что мертвец подпоет! Сердитая песнь фраголетты — пышна, и душна, и слащава,Разбитые арфы Тары нестройно взывают во тьму;Веселый Парень из Шропшира — по-моему, просто отрава,А то, что поют футуристы, не выговорить никому.Так кто же нам сложит песню,Разгульным душам на радость?Чтоб знали юнцы, как певали отцы,Обхаживая матерей?А вздохи и трели о Светлой Мечте —Такая ужасная гадость,Что хочется уши зажать и бежатьХоть к дьяволу — лишь бы скорей!

— Выпей еще рому, — ласково сказал ирландский офицер, — и спой наконец свою песню.

С серьезностью, неотделимой от глубокой предан — ности ритуалу, свойственной сельским жителям, Пэмп развернул свою бумажку. На ней было запечатлено единственное недоброе, чувство, достаточно сильное, чтобы выжать песню из нескончаемой английской терпимости. Заглавие он прочитал внятно и медленно:

«Песня против бакалейщиков, сочиненная Хэмфри Пэмпом, единственным владельцем „Старого корабля“ в Пэбблсвике. Годится для голоса любого человека и любого скота. Знаменита, как тот дом, где останавливались в разное время королева Шарлотта и Джонатан Уайльд, а шимпанзе приняли за Бонапарта. Песня эта — против бакалейщиков»:

Бог бакалейщика создал,Мерзавца и проныру,Чтоб знал народ пути в обходК ближайшему трактиру,Где улыбается балыкИ веселится пиво,На что Господь, большой шутник,С небес глядит счастливо.А бакалейщик зол, как черт,Он мать зовет «мамашей»,И жучит мать, и мучит мать,И кормит постной кашей,И, потирая ручки, ждет,Что на такой диетеИсход летальный перебьетЛюбое долголетье.Его опора и семья —Юнцы на побегушках,И трижды в год он выдаетПолучку им в полушках.Кассиршу цепью приковавК собачьей будке кассы,Он научает рявкать «гав»За тухлый ломтик мяса.Трактирщик — вот пример дельца:Он горд своей настойкойИ рад распить бутыль винцаС приятелем за стойкой.А бакалейщик — образец,Обратный всем транжирам:Хоть будет бит — не угоститНи выпивкой, ни сыром.Он, подметая свой лоток,Мешает пыль в товары,Продав как сахарный песокПески самой Сахары.Он травит наш честной народТухлятиной вонючей,И люди мрут, а этот плутИм саван ткет паучий.Он рад бы вина все скупитьИ все спиртное в миреНе для того, чтоб их распитьС компанией в трактире,А для того, чтобы себяПочувствовав в ударе,Затеять связь, уединясьС графиней в будуаре.Лукавый — вот его кумирС кумирней из фанеры.А покосившийся трактир —Опора твердой веры.Пускай песками всех СахарСотрется бакалея,А вместе с ней и дьявол-змейИсчезнет, околея.

Капитан Дэлрой сильно опьянел от морского зелья, и восхищение его было не только шумным, но и бурным. Он вскочил и поднял склянку.

— Ты будешь поэтом-лауреатом, Хэмп! — вскричал он. — Ты прав, ты прав!

Больше терпеть нельзя.

Он бешено побежал по песчаному склону и указал шестом в сторону темнеющего берега, где стояло одинокое низкое здание, крытое рифленым железом.

— Вот твой храм! — крикнул он. — Давай подожжем его.

До курорта было довольно далеко, сумерки и глыбы земли скрывали его от взора, которому открывались только низкое здание на берегу и три недостроенных кирпичных виллы.

Дэлрой глядел на эти дома с немалой и явной злобой.

— Посмотри! — сказал он. — Истинный Вавилон.

И, потрясая вывеской, как знаменем, пошел туда, изрыгая проклятия.

— Через сорок дней, — кричал он, — падет Пэбблс-вик! Псы будут лизать кровь Дж. Ливсона, секретаря, а единороги…

— Стой, Пат! — кричал Хэмфри. — Ты слишком много выпил.

— Львы будут выть на холмах! — голосил капитан.

— Не львы, а ослы, — сказал Пэмп. — Что ж, пускай и другой осел идет.

Он отвязал ослика, навьючил и повел по дороге.

Глава 7

Общество простых душ

На закате, когда небо стало и мягче, и мрачнее, а свинцовое море окрасил лиловый траур, столь подходящий для трагедии, леди Джоан Брет снова печально брела по берегу. Недавно шел дождь, сезон почти кончился, на берегу почти никого не было, но она привыкла беспокойно бродить, ибо прогулки эти, наверное, утишали неосознанный голод ее сложной души. Несмотря на тоску ее телесные чувства были всегда настороже, и она ощущала запах моря даже тогда, когда оно едва виднелось на горизонте. И теперь, сквозь шепот ветра и волн, она ощутила за собой шуршание женской юбки. Она поняла, что дама эта обычно движется медленно и важно, а сейчас спешит.

Леди Джоан обернулась, чтобы взглянуть, кто же ее догоняет, слегка подняла брови и протянула руку. Одиночество ее нарушила леди Энид Уимпол, кузина лорда Айвивуда, высокая, гибкая дама, уравновесившая свое природное изящество безрадостным и причудливым нарядом. Волосы у нее были почти бесцветные, но пышные; в красивом и строгом лице можно было усмотреть не только пренебрежительную усталость, но и тонкость, и скромность, и даже трогательность, однако бледно-голубые глаза, немного навыкате, сверкали тем холодным оживлением, которое отличает взор женщин, задающих вопросы на публичных собраниях.

Джоан Брет, как сама она писала, приходилась родственницей Айвивудам, но леди Энид была двоюродной сестрой лорда, близкой, как родная сестра. Она обитала вместе с ним, она вела дом, ибо мать его достигла не правдоподобного возраста и жила лишь потому, что общество привыкло видеть в свете это бессловесное создание. Лорд Айвивуд был не из тех, кто требует хлопот от старой дамы, выполняющей свой светский долг. Не требовала их и леди Энид, чье лицо носило отпечаток того же нечеловеческого, отрешенного здравомыслия, что и лицо ее кузена.

— Я так рада, что тебя поймала! — сказала она. — Леди Айвивуд просто мечтает, чтобы ты у нас погостила, пока Филип здесь. Он всегда восхищался твоим сонетом о Кипре и хочет поговорить об отношениях с Турцией. Конечно, он страшно занят, но я увижу его сегодня после заседания.

— Все видят его только до или после заседания, — с улыбкой сказала леди Джоан.

— Ты простая душа? — самым обычным тоном спросила леди Энид.

— Простая? — переспросила Джоан, хмуря темные брови. — Господи, конечно нет! Что ты такое говоришь?

— Они собираются сегодня в Малом Всемирном зале, и Филип у них председателем, — объяснила леди Энид. — Он очень жалеет, что ему придется уехать в парламент, но вместо него останется Ливсон. Будет выступать Мисисра Аммон.

— Миссис?.. — переспросила Джоан. — Прости, я не расслышала.

— Ты вечно шутишь, — невесело, но любезно сказала леди Энид. — О нем все говорят, и ты это прекрасно знаешь. Без него не было бы Простых душ.

— Ах, вон что!.. — сказала Джоан Брет. Потом помолчала и добавила:

— А кто такие эти души? Хотела бы я на них посмотреть…

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату