сообщения о чудовищных несуразицах. Всюду жаловались на рождение уродов: шестипалых детей, ягнят без копыт и телок о двух головах. Над одной деревней бились меж собой аисты, над другой — стая галок налетела на стаю ворон.
Анабаптистские пророки, ходившие по селам и городам, утверждали, что это приметы близкого вселенского переворота, после которого наступит тысячелетнее царство справедливости и братства.
В июне 1524 года восстанием в графстве Штюллинг началась Великая крестьянская война. В течение нескольких месяцев она охватила обширную территорию от Эльзаса до Зальцбурга и от Тироля до Гарца. Основными районами активных повстанческих действий стали Швабия, Франкония и Тюрингия.
События Крестьянской войны подробно и доходчиво освещены в советской исторической литературе; у нас нет необходимости прослеживать их в деталях, месяц за месяцем. Мы ограничимся поэтому общей характеристикой крестьянского повстанческого движения, позволяющей читателю составить представление о его силе и слабостях; о том, каким оно было в действительности и каким виделось со стороны, в частности из лютеранского Виттенберга, который остался вне зоны восстания.
Антифеодальное движение 1524–1525 годов превосходило предшествующие крестьянские восстания и по размаху, и по степени политической сознательности. Последняя ярко выразилась в десятках крестьянских программ, представляющих собой важную страницу в истории демократического мышления. Стихийные местные недовольства быстро перерастали в действия крупных повстанческих соединений (отрядов), насчитывавших порой по нескольку тысяч человек. Целые районы отказывались от несения феодальных повинностей и под угрозой вооруженного насилия предъявляли господам свои требования. Князья пытались отсрочить их выполнение с помощью проволочек и перемирий, но наиболее революционные отряды переходили к наступательным действиям.
Важным инструментом повстанческой организации было так называемое «светское отлучение» (остракизм в отношении дезертиров, колеблющихся и потенциальных врагов). Города, оказавшиеся в зоне восстания, должны были либо присоединиться к крестьянам, либо разоружиться и принести клятву о сохранении нейтралитета. Княжеские замки, резиденции епископов и аббатов уничтожались; имущество монастырей экспроприировалось. В большинстве отрядов были введены суровые меры против мародерства и грабежей.
Уже к осени 1524 года крестьянские соединения представляли собой внушительную военную силу. В Швабии, например, они превосходили войска противостоящего им княжеского союза и численностью и инициативой. Стихийного натиска повстанческих отрядов было достаточно для того, чтобы одержать серию побед. Южногерманские дворяне спасались бегством или сдавались в плен. Их замки не выдерживали крестьянской осады. Никому не казалось невероятным, что не сегодня завтра по всей Германии учредится «мужицкое царство».
До какой степени мыслящие представители немецкого княжеского сословия были подавлены сознанием правомерности крестьянского восстания и предчувствием его победы, показывают письма лютеровского князя Фридриха Мудрого. В марте 1525 года курфюрст, разбитый тяжелой болезнью, обращался к своему брату Иоганну с такими словами: «По-видимому, у бедных людей были причины для мятежа и особенно такая, как стеснение слова божьего. Бедняки многими способами отягощались нами, духовными и светскими властителями. Бог да отвратит от нас их гнев. Будет на то его воля, и выйдет так, что править станут обычные неблагородные люди, а не пожелает бог и не решит этого, к славе его, так и выйдет вскорости иначе… Я думаю, что вашей светлости и мне надо бы терпеливо не вмешиваться в это дело и не путать себя с господами духовного звания, которые, как я подозреваю, и вам и мне (князьям, поддерживающим реформацию. —
Но не только саксонский курфюрст пребывал в растерянности; значительная часть немецкого дворянства в конце 1524 — начале 1525 года испытывала страх перед повстанцами. Слова «божья кара» были на устах у всех.
По мере развертывания военных операций стали видны, однако, и серьезные изъяны крестьянского революционного действия.
Немецкий простолюдин издавна привык почтительно относиться к клятвенным заверениям, жаловательным грамотам, третейским судебным решениям. Добившись от князей согласия на рассмотрение повстанческих петиций, крестьянские отряды нередко прекращали активные действия, а после того, как господа «торжественно заверяли», что признают правомерность соответствующих требований, вообще расходились по деревням. Это легковерие помещики использовали с циничной расчетливостью. Лицемерные обещания позволяли им сбить огонь мятежа и выиграть время, необходимое для стягивания феодально- княжеского войска.
У восставших не было сколько-нибудь продуманной стратегии и общего плана кампании. Уже собравшись в отряд, развернув знамя и одержав первую героическую победу над врагом, крестьяне в растерянности останавливались. На сходках царила разноголосица. Из отряда в отряд слали гонцов, которые должны были выведать, «что же делать дальше».
Представление о повстанческой солидарности также несло на себе печать патриархально- средневекового мышления, рисовавшего все человеческие отношения как «местные» и «поземельные». Крестьян не нужно было учить тому, что соседу, попавшему в беду, надо всеми силами помогать. Но к солидарности более широкой, чем «соседская», они не были готовы. Привязанность крестьянина к селению и дому как бы стреноживала антифеодальное повстанческое войско. Если мы взглянем на карту крестьянской войны в Швабии и Франконии, нам тотчас бросится в глаза, что даже самые организованные и боеспособные отряды (Светлый, Черный, Лучезарный) ходят по кругу, словно на невидимой веревке, конец которой прикреплен «к родным местам».
Было принято, что, отслужив в отряде четыре месяца, повстанец возвращается к полевым работам. Отряды представляли местности и были разными по численности. Огнестрельным оружием — особенно пушками — крестьяне владели плохо. Общей кассы почти нигде не существовало; ополченцу не выплачивалось соответственно никакого регулярного содержания, и каждый должен был сам добывать себе пропитание.
Крестьяне-повстанцы зачастую апокалипсически переживали происходящее: считали, что они орудие начавшегося «божьего суда над злом» и их дело исчерпывается ниспровержением существующего греховного порядка. Какой строй утвердится после переворота — об этом повстанец не должен заботиться. Едва мир очистится от скверны,
Ожидание близкого светопреставления ослабляло заботу о будущем. Крестьяне уничтожали хранилища, жгли награбленные помещиками запасы продовольствия, спускали воду из прудов, чтобы выловить рыбу (ничтожная часть жарилась, остальная пропадала без всякого проку). Весной 1525 года многие повстанцы, заслужившие отпуск, отказались возвращаться домой и подымать землю. Победа народа близка, говорили они, а уж после нее Христос сообразит, как прокормить борцов за правое дело.
Рядом с апокалипсическим переживанием революционных перемен стояло восприятие их как мистерии. Средневековому народному мышлению свойственна была тяга к карнавалу, к шутовскому переиначиванию существующего порядка. В Крестьянской войне 1524–1525 годов она заявила о себе всерьез. Захватывая города и замки, повстанцы, движимые ненавистью к угнетателям, заставляли их играть в «перемену ролей». Дворян обряжали в рвань, которую носила крестьянская голытьба, и заставляли снимать шапки при встрече бедняков. Священникам приводили ослов и требовали, чтобы они научили их читать требник. Маркитанток одевали знатными госпожами, а графини и баронессы должны были оказывать им придворные почести. Господам возвращали их жестокие издевательства и расправы без суда.
В рассказах потерпевших, которые бежали из Швабии и Франконии в еще не охваченные восстанием немецкие земли, эти действия крестьян, обычные для средневековой классовой борьбы, преувеличивались и приобретали вид безбрежного «содома и разбоя». В своих письмах представители образованного сословия именовали повстанческие отряды не иначе как «шайками», «ордами» (Rotten). Дворяне подстегивали свою ненависть рассуждениями о «справедливом, богоугодном возмездии». Оправившись от первой паники, феодальная реакция щедро жертвовала на найм ландскнехтов. Под Ульмом формировалось карательное войско Трухзеса фон Вальдбурга, под Лейпцигом — отряды рейтар, возглавленные давним противником
