заглохли. Студентов коштовалось немало, но среди них незаметно было ярких и пытливых умов.
В среде виттенбергских обывателей получило распространение карикатурное и пошлое «ультралютеранство», которое возмущало доктора Мартинуса едва ли не больше, чем самые оголтелые выходки теологов-романистов. В ход пошло грубое упрощение тезиса о «спасительности одной только веры».
Парадокс действенной веры (главный для лютеровского богословия) был просто отброшен. Учили, что для оправдания довольно и мечтательного упования на милосердие божье, а делать совсем ничего не надо: верящий лентяй так же угоден небу, как и усердный работник; верящий преступник — как и праведник. «Закон Моисея мертв для христиан», а потому дозволены и ложь, и воровство, и прелюбодеяние — «пусть только сердце пребудет набожным». Все грехи верующего отпущены заранее, а потому не надо ни раскаиваться, ни нести наказание за проступки.
Кто же был изобретателем этого примитивного оправдания апатии и безнравственности? Любимый ученик Лютера Иоганн Агрикола — тот самый Агрикола из Эйслебена, который приколачивал Тезисы к дверям Замковой церкви и нес сжигать папскую буллу! Когда Лютер впервые ознакомился с очерком его «законоборчества» («антиномизма»), он заявил, что, не публикуя, сжег бы свои сочинения, если бы знал, что дело дойдет до столь кощунственного их толкования. В 1537–1538 годах реформатор трижды диспутировал со своим бывшим преданным ассистентом и добился его изгнания из Саксонии. Однако проповеди Агриколы прочно осели в Виттенберге, превратившись в провинциальную идеологию сонного, нечистоплотного и мечтательного прозябания.
Лютеру было скорбно и душно в хиреющем «Риме еретиков». Но покинуть его без серьезной причины — бросить «свою службу и пост» — он не мог по самому существу реформаторского учения.
В октябре 1545 года разгорелся спор между графами Мансфельдскими, богатыми покровителями протестантской церкви. Братья Альбрехт и Гебгард не поделили дохода с рудников. Они просили Лютера рассудить их.
Реформатор охотно принял предложение и, поручив все церковные дела Меланхтону, дважды — в октябре и на рождество — отбывал в Мансфельд. В начале 1546 года он вновь собрался в путь. Ему указывали на его недомогание и начинающиеся холода, но старого Мартина словно гнала какая-то тайная сила.
23 января Лютер выехал из Виттенберга в сопровождении сыновей и их домашнего учителя Аурифабера. В Галле путешественники были задержаны сильным снегопадом и разливом Заале, а затем продолжили путь, захватив с собой Юстуса Йонаса, в доме которого пережидали непогоду. В Эйслебен Лютер прибыл простуженным и с болью в груди. Он разместился в доме городского писаря, где его уже ожидали поспорившие графы.
Примирение оказалось делом трудным и затяжным; Лютер, превозмогая болезнь, бился над ним в течение двух недель. 16 февраля за ужином зашел разговор о болезнях и смерти. Изнуренный Мартин мрачно пошутил: «Если я снова благополучно вернусь в Виттенберг, то распоряжусь, чтобы меня сразу положили во гроб и не мешали червям поедать толстого доктора». Перед сном Лютер сделал свою последнюю запись: «Чтобы понять буколики и георгики Вергилия, надо пять лет прожить пастухом или поселянином; чтобы по достоинству оценить письма Цицерона, надо двадцать лет быть чиновником крупного государства. Священное же писание не может в должной мере оценить тот, кто в течение ста лет не правил церковью пророков… Мы нищие. Воистину это так!»
Утром следующего дня он был крайне беспокоен и сказал, между прочим: «Здесь, в Эйслебене, я крещен, чтo как мне суждено здесь и опочить». Вечером начались уже хорошо знакомые ему боли в груди.
До полуночи Лютер проспал, а пробудившись, почувствовал себя совсем дурно. Он разбудил дежурившего при нем Йонаса и сказал: «О боже, как больно». Ему помогли перейти в большую комнату. Распростертый на ложе, Лютер несколько раз читал молитвы, а потом затих. Он походил теперь на старого, грузного мужика, которого по ошибке обрядили в тонкое господское полотно. В двери заглядывали графы, предлагали свои услуги и выражали участие. Только теперь, когда пульс уже не прослушивался, послали за лекарями. Прибыли сразу двое — доктор и магистр медицины — и проделали над больным какие-то манипуляции. Через некоторое время Лютер снова пришел в себя, но уже оставался за завесою смерти. Едва можно было расслышать, как он с отчаянным жизнелюбием прошептал: «Боже, как это больно и страшно — уходить в иной мир». Йонас наклонился к нему и настойчиво просил сказать присутствующим, верит ли он в учение, которое проповедовал. Умирающий реформатор тихо, но твердо ответил «да»; это было последнее его слово.
Мартин Лютер скончался 18 февраля 1546 года на шестьдесят третьем году жизни в городе, где родился. 22 февраля тело реформатора, уложенное в массивный оловянный гроб, было доставлено в Виттенберг. У Эльстерских ворот, где когда-то была сожжена папская булла, катафалк был встречен делегацией от университета, магистрата и прихожан. Процессия проследовала к Замковой церкви, в которой гроб должен был находиться до распоряжения курфюрста относительно места погребения. При внесении гроба в храм Бугенхаген и Меланхтон произнесли речи.
Бугенхаген возвел Лютера в высочайший небесный чин. Он сказал, что реформатор, без сомнения, был ангелом, о котором возвещается в 14-й главе Апокалипсиса. Меланхтон в своей речи намекал на то, что со смертью Лютера приходит к концу эпоха протестантской непримиримости. Выходило даже, что это собственный завет реформатора, но только высказанный не словами, а всем его непонятым человеческим существом. «Всякий, кто был с ним знаком и близок, — увещевал Меланхтон, — должен признать, что он был более чем добрый, благосклонный и дружелюбный человек… Жесткость, которую он позволял себе в сочинениях против врагов чистого учения, проистекала не от злобного и сварливого нрава, а от великой серьезности и жажды истины».
По иронии судьбы день Лютеровых похорон оказался днем св. Петра, а по старому католическому календарю — днем почитания папского престола. Когда гроб с телом реформатора опускали в пол Замковой церкви, хор грянул гимн «Tu, Petrus», в котором, в частности, провозглашалось, что учрежденный апостолом престол (римский, папский) не смогут покачнуть все силы ада. Все выглядело так, словно в виттенбергскую церковь ворвалась начинающаяся контрреформация.
В Риме весть о смерти Лютера была встречена с ликованием. В церквах служили благодарственные молебны. Секретарь одного из папских сановников писал другому: «Нынче мой господин радостно сообщил гостям, собравшимся за его столом, достоверное известие, которое пришло из Германии. Архиеретик Мартинус Лютер умер, и прощание с ним было ужасным. Многие бесы кружили над грешником в час смерти и вытворяли такое, что уж никто больше не пожелает именоваться лютеранином».
Россказням о бесах в Ватикане верили немногие, но многие предрекали скорый закат обезглавленной «виттенбергской ереси». Надеждам этим не суждено было осуществиться. Даже успешный карательный поход против протестантских князей, вскоре предпринятый Карлом V, не смог пресечь лютеранства в Германии.
Трезвый и внимательный наблюдатель мог заметить, что и сама кончина Лютера никак не предвещала торжества папства: «архиеретик Мартин» умер непобежденным. Он не раскаялся, не взошел на костер, и прах его, вместо того чтобы быть развеянным по ветру, был торжественно захоронен в крипте той самой Замковой церкви, на дверях которой появились когда-то Тезисы, возвестившие о начале антифеодальной религиозной революции.
Распоряжения о переносе тела Лютера курфюрст не издал. Могила Лютера и поныне находится в городе, который когда-то именовали «Римом еретиков». Сегодня это Лютерштадт-Виттенберг, всемирно известный мемориал Реформации на территории Германской Демократической Республики.
Послесловие
Мартин Лютер постоянно делал больше того, что затевал и желал. Он намеревался преодолеть кризис «вселенской церкви», а на деле способствовал отпадению от нее целых земель и стран. Он подымал мирские сословия на борьбу с папским церковным феодализмом, а на деле дал долгосрочные стимулы
