— Мне ничего не нужно, — сказал старик. — Мне очень хорошо. Вы — добрый человек. Что для вас сделать?
— Вряд ли вы можете нам помочь, — печально сказал Тернбулл. — Спасибо и на том, что вам не плохо.
Старик с неожиданной суровостью поглядел на него.
— Вы уверены, — сказал он, — что я не могу помочь вам?
— Уверены, спасибо, — ответил Тернбулл. — До свиданья!
И закричал снова, обернувшись к Эвану:
— Звери! До чего они его довели!
— Вы думаете, он сумасшедший? — медленно спросил Эван.
— Нет, — ответил Тернбулл, — он слабоумный. Идиот.
— Он хочет нам помочь…— начал Макиэн, направляясь в другой конец палаты.
— Да, просто сердце разрывается, — откликнулся Тернбулл. — Это он — нам… Эй, что это?
— Господи, помилуй! — сказал Эван, глядя, как открывается дверь, тридцать дней отделявшая их от мира. Тернбулл подбежал к ней; она уже приоткрылась на дюйм.
— Он хотел…— неверным голосом проговорил Эван. — Он предложил…
— Да идите вы сюда! — заорал Тернбулл. — Ну, ясно в чем дело! Когда вы сломали железку, что-то у них там разладилось, а сейчас испортилось совсем.
Схватив Макиэна за руку, он вытащил его в коридор и тащил, пока сквозь полутемное окно они не увидели дневного света.
— Нет, — сказал Макиэн, словно их беседа и не обрывалась, — он спросил, не может ли он помочь нам.
Шли они чуть ли не целый час, и когда очередной коридор вывел их к выходу, сверкающий прямоугольник травы, залитой предвечерним золотом, показался им дверью в небо. Раза два за свою жизнь человек видит мир извне, и ощущает саму жизнь как неначатое приключение. Глядя на сверкающий сад из адского лабиринта, оба шотландца чувствовали себя так, словно еще не родились и Бог спрашивает их, хотят ли они пожить на земле.
Тернбулл выскочил в сад первым так легко, словно мог бы взлететь. Макиэн, исполненный радости и страха, еще поглядел изнутри на невинные краски цветов и блаженную листву деревьев. Потом и он вышел в предвечернюю прохладу, где у самой двери стоял и смотрел на них человек в черном. Чем презрительнее он усмехался, тем длиннее становился его подбородок.
Глава XVIII
ЗАГАДКИ И ЗНАМЕНИЯ
Чуть-чуть поодаль, сзади, стояли два врача: известный нам Квейл и какой-то еще, помоложе и поплотнее, с гладко причесанными волосами и круглым, но не кротким лицом. Оба они кинулись к беглецам, но начальник их, не двигаясь с места, остановил их леденящим взором.
— Пускай идут, — ледяным голосом сказал он (лед его голоса и взгляда, без сомнения, никогда не был водой). — Не люблю излишнего рвения. Неужели вы думаете, что я дал бы им выйти из палат, если бы этого не хотел? Теперь — пускай гуляют, весь мир стал для них палатой. Да пускай хоть выйдут за стену — от меня им не уйти. Пускай возьмут крылья зари и переселятся на край моря — и там рука моя поведет их и удержит десница моя. Не унывайте, доктор Квейл, истинная тирания только начинается.
И с этими словами главный врач удалился, смеясь на ходу, словно смех его был слишком страшен для человечества.
Тернбулл резко спросил у его подчиненных:
— Что это значит?
— Разрешите представиться, — улыбаясь сказал тот, что помоложе: — Доктор Хаттон. Насколько я понимаю, вы недовольны тем, что вам разрешили свободный режим?
— Нет, — сказал Тернбулл. — Я недоволен другим: если мне можно свободно гулять, почему меня целый месяц держали взаперти? Никто меня не осматривал, ничего не изменилось…
Молодой врач курил, глядя в землю, потом ответил:
— Многое изменилось. Именно за этот месяц
Доктор Крейл тем временем шагал большими шагами по газону; доктор Хаттон продолжал свой рассказ:
— Глава нашей клиники объяснил членам парламента, почему, с научной точки зрения, неверна прежняя система. Ошибка заключалась в том, что сумасшествие считалось исключением. На самом же деле оно — как, скажем, забывчивость — присуще почти всем людям, и целесообразнее определять тех немногих — очень немногих, — у кого его нет. Если это доказано достаточно точно, человек получает справку, а чтобы легче было, ему выдают маленький значок — букву «S», латинское «Sanus'* — И парламент принял такой закон? — спросил Тернбулл.
— Мы им объяснили, — сказал врач, — что науке виднее.
Тернбулл пнул ногой камень, сдержался и спросил еще:
— Причем же тут мы? Почему нас заперли? Ни я, ни Макиэн — не члены парламента, не министры…
— Он не боялся министров, — перебил его медик, —
— Боялся! — впервые за это время вступил в беседу Эван. — Неужели он…
— Опасность позади, теперь это сказать можно, — перебил врач и его. — Только вас обоих он и боялся. Нет, есть и третий, его он боялся еще сильнее и похоронил еще надежней.
— Идем отсюда, Джеймс, — сказал Макиэн. — Надо это все обдумать.
Однако Тернбулл спросил напоследок:
— Но что стряслось с народом? Почему вся Англия помешалась на помешательстве?
Доктор Хаттон улыбнулся своей открытой улыбкой и отвесил легкий поклон.
— Не хотел бы потворствовать вашему тщеславию, — сказал он.
Тернбулл молча повернулся и вместе с Макиэном исчез в светящейся листве сада. Место их заключения почти не изменилось, разве что цветы были красивей, чем когда-либо, а больных или врачей стало больше: на дорожках то и дело попадались какие-то люди.
Один из этих людей — скорее всего врач — решительно и быстро прошел мимо, и Тернбуллу показалось, что он где-то его видел; более того, что он когда-то на него смотрел. Лицо его не вызывало ни гнева, ни нежности, но Тернбулл знал, что оно играло немалую роль в его жизни. Кружа по саду, он пытался припомнить, с чем связано это породистое, но никак не благородное лицо. С врачами Тернбулл редко имел дело, психиатров вообще не видел до недавних пор. Так кто же это, дальний родственник или забытый попутчик?
Вдруг человек этот, снова проходя мимо, раздраженно поправил пенсне, и Тернбулл вспомнил: то был судья, перед которым некогда стояли они с Макиэном. По-видимому, его вызвали сюда по делу.
Сердце у редактора забилось сильнее. А может, мистер Кэмберленд Вэйн проверяет, законно ли то, что здесь творится? Конечно, судья глуповат, но никак не бессердечен, даже благодушен в своем роде. Как бы то ни было, он много больше похож на человека, чем безумец с бородой или мертвец с раздвоенным подбородком. И редактор подошел к судье.
— Добрый вечер, мистер Вэйн, — сказал он. — Наверное, вы меня не помните.
— Как не помнить! — с неожиданной живостью, если не злобой, отвечал судья. — Еще бы мне не помнить вас и этого… длинного…
— Макиэна, сэр, — учтиво подсказал Тернбулл. — Он тоже здесь.
— То-то и оно! — воскликнул Взйн. — Черт бы его побрал!
— Мистер Вэйн, — миролюбиво сказал Тернбулл, — спорить не буду, мы вам порядком досадили. Вы были очень добры к нам, и теперь, надеюсь, подтвердите, что мы-не преступники и не сумасшедшие. Пожалуйста, помогите нам! С вашим влиянием…
— Моим влиянием?! — крикнул судья. — В каком это смысле? — Лицо его изменялось от гнева, но
