И все ринулись на перрон, волоча узлы, баулы, чемоданы, грудных младенцев и походные сумки. И Миша и Котовский вместе со всеми.
Около вагона Котовский обнял Мишу:
- Ты мне как сын!
Миша боялся, что расплачется, стискивал зубы и молчал.
- Счастливо! - крикнул Котовский на прощание. - Помни, что мы еще встретимся! Записку с адресом не потеряй!
Мише стало страшно. Сердце сжалось. А паровоз уже рванул состав... Вагоны закряхтели и тронулись. И Миша остался один на свете. Совсем, окончательно один! Пошли мелькать станции и полустанки с замысловатыми названиями, разъезды с дородными стрелочницами и с пестренькими курочками на перроне. Странно было видеть курочек в такое время. Почему-то казалось, что их давно уже нет.
Потом была пересадка. Потом просто стояли среди поля. И опять замелькали какие-то Гуляй-Поле, Лукьяновки... Марков бегал с чайником, отыскивал кипятильник, покупал гороховый хлеб... Ехали так долго, что Марков наконец привык, и ему казалось, что в этом вот вагоне ему так и придется ехать всю жизнь.
Он думал о командире. Неужели они больше не увидятся? И почему Котовский так неожиданно отправил Мишу? Самому-то Котовскому еще опаснее оставаться. Как же так получается? Не все он понимал.
'Маросейка... - читал он адрес на записке, которую дал Котовский. Странное название!'
И опять ему стало страшно и неуютно. Что-то ждет его впереди?
Кто-то окликнул его, подозвал к окну. Марков глянул и обмер.
- Вот она, наша матушка! - сказал пассажир, протирая стекло.
Вдали, как видение, мерцал старинным золотом, куполами изумительный русский город, слава и гордость народа - величественная Москва.
Ш Е С Т А Я Г Л А В А
1
Наступил апрель. В 'Валя-Карбунэ', имении Скоповского, цвели на веранде пышные розовые олеандры. Садовник Фердинанд уже готовил клумбы, а к столу подавалась из оранжерей свежая клубника.
Княгиня Мария Михайловна Долгорукова все еще гостила в имении, и во флигелях, населенных тетушками, шли пересуды о слишком любезных отношениях княгини и Александра Станиславовича.
Только сама мадам Скоповская сохраняла полную безмятежность.
- Давно у нас утки с яблоками не было. А? Как вы думаете? спрашивала она. - Дарья Фоминична, вызови, голубушка, повара, только не того, приезжего, а нашего, Андрюшу.
Каждый день кучер ездил в город за почтой. В Кишиневе начали выходить газеты; в них, между прочим, сообщалось о действиях 'большевистского генерала Котовского'. Вот она, непростительная либеральность: своевременно не повесили, а теперь расхлебывай!
Княгиня и Александр Станиславович закладывали экипаж и ехали на мельницу за живыми раками. И когда княгиня взвизгивала, потрогав черного растопыренного рака пальцем, Скоповский приходил в восторг:
- Честное слово, княгиня, вы как девочка! Будь бы мне на десяток годков меньше... Когда и куда девалась жизнь?
- Вы прекрасно сохранились, - возражала княгиня.
Совсем иначе проводила время Люси.
После того как она громогласно объявила матери, что Юрий Александрович - ее жених, с княгиней была истерика, в доме было смятение, и все ходили с такими лицами, как будто Люси бог знает что сообщила. Пока княгиню отхаживали, бегали за водой, за доктором, за какими-то каплями, в доме расплывалась, как круги по воде, весть о поступке княжны.
- Прямо вошла она с этим офицером, прямо подошла к креслу, где сидела княгиня, и прямо брякнула матери: 'Это мой жених!' Вот и делайте с ней что хотите!
- Да может быть, они давно уже знакомы?
- Давно?! В дороге только встретились!
- Хорошо, что наша Ксения не слышала. Срам-то какой!
- Интересно, как же теперь решит мать?
- Проклянет! Обязательно проклянет!
Но княгиня и не думала проклинать. В конце концов Люси не такая уж девочка. И надо же ей когда- нибудь выйти замуж, а этот капитан ничем не хуже любого другого мужчины. У княгини на этот счет была своя теория. Ведь прожила же она со своим Nicolas двадцать пять лет, на что уж он был с невыносимым характером, а главное, не мог пропустить ни одной женщины, кто бы она ни была: горничная или актриса, крестьянка или жена соседнего помещика.
Пока княгиню отхаживали, Люси и Юрий Александрович стояли посреди комнаты и держались за руки. Люси лучше других знала натуру матери: поплачет, пошумит, однако не было ни одного каприза дочери, который не был бы исполнен. Да это же и не каприз!
Княгиня постепенно утихала. Наконец она слабым голосом произнесла:
- Девочка моя... а ты проверила свои чувства? Ты действительно любишь его?
И, не дожидаясь ответа, стала рассказывать, что у них с Nicolas тоже было внезапное чувство, которое 'вспыхнуло, как пожар, как роковая стихия'.
Еще через минуту она попросила всех удалиться и долго беседовала наедине с Юрием Александровичем. Юрий Александрович убеждал ее, что он на самом деле очарован Людмилой Николаевной и ничего бы так не хотел, как немедленно с ней обвенчаться. Княгиня погладила его по голове, поцеловала в лоб и заявила:
- Венчаться всегда успеете. Надеюсь, вы порядочный человек и ничего лишнего себе не позволите. Но я как мать объявляю вам: я согласна, берите ее, берите самую большую мою драгоценность, а после моей смерти поддерживайте честь и достояние нашей родовитой семьи. Кстати, я уже справлялась, вы тоже из хорошей фамилии, и из вас получится превосходная пара. Мы должны соблюдать чистоту крови! А я... - тут княгиня опять прослезилась, - я буду любоваться на ваше счастье, дети мои!
Юрий Александрович поцеловал ей ручку и настойчиво спросил:
- Но когда же свадьба, мама?
- Завоюйте это счастье! Свадьба может состояться только там, в нашем Прохладном, дома.
- Вы правы, maman, - ответил Юрий Александрович почтительно.
Перед его взором возник подъезд трехэтажного дома в Яссах, упитанное лицо мистера Петерсона... Дело остается дедом! И княгиня с большим тактом напомнила ему об этом.
И тогда была вызвана Люси. Ей было объявлено, что княгиня согласна, что они считаются помолвленными.
С этого дня весь дом наполнился ликованием. В 'Карбунэ' страшно любили именины, помолвки, свадьбы. За обедом пили шампанское и говорили всякий подобающий случаю вздор.
А потом Юрий Александрович уехал. Он не сказал своей невесте, как опасно занятие, которому он посвятил жизнь. Он только предупредил ее, что ему писать нельзя и сам он будет присылать письма редко, но что будет постоянно помнить ее и думать о ней.
- Скоро, скоро, дорогая моя, мы будем вместе, но я должен, как сказочный принц, проложить дорогу мечом к нашему счастью.
- Ты заставишь их вернуть нам наше имение? - доверчиво и простодушно спросила Люси.
2
По просьбе Марии Михайловны Скоповский ездил в Кишинев. Он составил длинный список поручений княгини, начиная с голубенькой тесемки и кончая хвойным экстрактом и цитрованилином, который один помогал ей от головной боли.
Вернулся Скоповский взволнованный и счастливый. Вбежал в дом и тут же, не снимая даже плаща, прочитал указ гетмана Скоропадского, или, как именовал сам Скоропадский, гетманскую грамоту.
