- Обыкновенного - какой бывает овес?
Так и отстали, ничего не добившись.
Вскоре Иван Белоусов, для которого не было ничего невозможного, участвуя в стычке, привел с собой коня.
Это и было поручение Григория Ивановича. Вызвав Ивана Белоусова, он сказал:
- Чего же вы мальчишку-то у меня на какого козла посадили? У себя нет - присмотрите у противника, авось там подходящий конь найдется...
Иван Белоусов отыскал Маркова. Главное, что сам он был больше всего доволен. Крикнул, сияя от восторга:
- Получай! Твоя кобыла! Своими руками ее хозяина, усатого петлюровца, на тот свет отправил вместе с усами. Иди, говорю, к богу в рай, отъездился!
Кобыла была хороша. Ровной голубой масти, она была украшена белым пятном на лбу. Она плясала, косила озорной глаз на Ивана Белоусова, болезненно чуткая к каждому движению и звуку. Навис у нее был чуть светлее стана. И вся она была вытянутая, как стрела.
Марков растерянно смотрел на Белоусова, не веря счастью.
- Зачем же ты?.. Я должен сам...
- Получай - и кончен разговор. Только, видать, капризная. С ней намаешься.
Тотчас собрались вокруг несколько ценителей.
- Дурноезжая, - сказал один.
- И, никак, на переднюю ногу западает.
- Жачистая! Ничего!
- Какая бы ни была, все лучше твоей старухи, Зорьки-то этой необразованной!
- Да уж хуже не найти! Это ты спасибо скажи Ивану, а Зорьку мы татарину отдадим на махан.
Кобылу обступили со всех сторон, хлопали ее по бокам, мяли ей суставы, толкали, заглядывали в зубы.
Наконец ей, видимо, надоело. Она прижала уши и попыталась укусить первого попавшегося.
- Балуй! - закричал кавалерист, хлопая ее легонько по розовой морде.
- Не бей! - крикнул Марков. - Не порти мне коня!
Это вызвало дружный одобрительный смех. Марков взял повод и увел кобылу.
Столько радостных хлопот! Столько бесконечных разговоров! Вместе с Марковым ликовал и Савелий. А самого Миши не узнать, так он был счастлив, так приободрился:
- Дядя Савелий! Еще ведро воды!
- Осторожней! В уши не попади!
- Где же скребница? Только что тут была!
Как выяснилось, Савелий Кожевников знал множество рецептов, примет, приемов по уходу за лошадьми. Он умел и кровь пускать, и от солнечного удара лечить, и знал средство, чтобы оводы коня не кусали.
Кобылица была начищена, намыта, расчесана и успела два раза лягнуть Савелия Кожевникова, когда он ей расчесывал хвост.
Пришел и Котовский посмотреть на приобретение. Он ничего не пропустил, все схватил внимательным глазом: и какова кобылица, и как убрана, и какую чистоту навели Савелий и Миша, и с какой гордостью они смотрели на коня.
Все понравилось комбригу.
- Вижу, - говорит, - конь попал в хорошие руки.
Миша Марков так и расцвел:
- Буду стараться, товарищ командир. А пока, откровенно сказать, не столько я, сколько Кожевников. Это он меня учит, как с конем обращаться.
- Что Кожевников учит - скажи ему спасибо. Да и сам-то конь много чего объяснит тебе за весь боевой путь, только дружи с ним.
Когда укладывались спать, Марков сообщил Савелию:
- Даю ей имя - Мечта. Потому что она и есть моя заветная мечта, которая осуществилась.
Д В Е Н А Д Ц А Т А Я Г Л А В А
1
Савелий Кожевников неожиданно нашел в бригаде земляка: папаша Просвирин был тоже из Пензы.
Фейерверкер конной артиллерии, он в 1914 году был на Австрийском фронте, к пушке относился с любовью и уважением, был такой же, как Савелий, хозяйственный, чистюля, любил порядок, благоустройство, в его артиллерийском хозяйстве в бригаде все было начищено до блеска, как у хорошей молодухи в посудном шкафу.
Приятно было посмотреть на этих двух земляков, когда они в свободный час встречались для дружеской беседы. И говорок у них был особенный, и речь нарядная, как кружева. Когда они заводили беседу о Пензе, так и хотелось посадить их на завалинку, и чтобы кругом ходили куры, и чтобы пахло с поля коноплей.
- У нас в деревне... - начинал разговор Савелий Кожевников.
- Ты мне про тимофеевку отвечай, почему ты не уважаешь тимофеевку? спорил Просвирин.
На лицах их расплывалось блаженство, они перебирали родню, обычаи, Кожевников пробовал даже петь 'тамошние' песни.
Еще любил Михаил Васильевич Просвирин говорить об артиллерии, о германской войне, которую он прошел всю насквозь, от первого дня до последнего.
- Вот была война! Тридцать три государства участвовали! Тысячи дивизий сражались! Это посчитай- ка, сколько одних сапог с голенищами!
- А верно говорят, что если грибов много уродилось, то к войне?
- Грибо-ов? Грибы всегда и война всегда.
- Нет, если вот волки под окном воют, это обязательно к войне, это проверено!
- Если волки эти капиталистические, то можно ручаться, что будет война.
И Просвирин начинал свое любимое повествование о том, как прежде, до войны четырнадцатого года, артиллеристов не ценили и как война научила пушку уважать.
- Теперь говорят: артиллерия - бог войны. А прежде? Прежде артиллерия должна была пехоту поддерживать, вот и вся ее роль. Пошла пехота, а ты для большего впечатления шум создавай. До того заблуждение доходило, что говорили: дескать, уничтожение артиллерией живой силы противника - дело второстепенное! Слыхали? Второстепенное! Загремела война, начали рваться снаряды - ну, тут и поняли, какое 'второстепенное'!
- От такого дела, смотри, не поздоровится, - вздохнул Савелий.
- Или тоже, - продолжал рассказывать Просвирин, - раньше, помню, артиллерийскую подготовку вели дней этак восемь. А потом новая мода пошла: пять часов долбят - и пехоту пускают... Эх, что там говорить! Воевать мы умеем. И жить тоже умеем. Да вот не нравится кой-кому наше житье-бытье. Они, как черные вороны, падалью питаются. От черных дел живут. Вот в четырнадцатом году было... при царском, конечно, режиме... Был в ту пору министр Сухомлинов. Министр-то министр, а к тому же немецкий шпион, руку Вильгельма, стало быть, держал. Та-ак! И что же он устраивал? Пушки пришлет, а снаряды задержит. А другое место - снарядами вот как снабдит, а пушки где? Пушек нет! Вот и сражайся! Воюй, когда такой министр заведется! Не дай-то бог, когда заберется такая гадина на высокий пост и начнет народ губить, пакости устраивать. Тут уж слез не оберешься!
Мастер был папаша Просвирин про войну говорить. Он и про царь-пушку рассказывал, которая не стреляет, и изображал, какой звук издает тяжелый снаряд, когда летит...
Слушали его, слушали побасенки Савелия... Смеялись дружно, в полное удовольствие. И никто не думал о том, что ждет его завтра. Приходил час шли в бой. Отдых приходил - отдыхали. О чем, спрашивается, размышлять? Это старухи думают о смерти.
2
Беда свалилась нежданно-негаданно. Был самый обыкновенный день. Уже кончили хлопотать с
