Я не могу сказать, что я глубоко находился в этом движении. Стиляги не имели своей выстроенной философии, как, скажем, хиппи. Тут все было немножко другое. Это был вовремя пойманный сигнал, что где-то есть другая жизнь, что существуют иные люди… Мое участие в этом движении было скорее декоративным. Да и глубоко в этом я быть не мог – в одиннадцать часов вечера я должен был быть дома, ведь за мной внимательно следил старший брат, чтобы я совсем в подворотне не оказался.
Когда Тодоровский уговаривал меня сыграть роль матерого чиновника – отца главного московского стиляги Фреда, я ответил ему, что должно в моем герое быть что-то неожиданное. Хотелось какую-то самоценную штучку сделать. И придумали танец…
А стилягой я был, повторяю, мало. Театр захватил меня не в пример сильнее, чем какое-либо движение…
Мое «мировое» кино
К большому сожалению, у меня нет языкового образования, и это сказывается на количестве моих работ на Западе. Если бы я знал английский в совершенстве, то все сложилось бы у меня по-другому и на международном рынке. Я много картин играл на английском и на итальянском. На английском – «Цареубийцу», что удивило Малколма Макдауэлла, он даже сказал: «Я бы так не смог». А мы – дубль снимаем на русском, дубль на английском. Правда, с акцентом. Но если бы у меня был блестящий язык, конечно, я снялся бы в Голливуде, приглашений поступало много. Но американцы, например, не позволяют, чтобы роль за тебя озвучивал другой актер. Студенты в наших театральных вузах должны как следует учить языки. Говорю это исходя из своего опыта. Хорошие примеры, когда знание языка помогло актерам реализоваться, уже есть.
Конечно, я не противопоставляю российское искусство западному. Например, посмотрел я «Титаник» – «самый популярный фильм всех времен и народов». Это продукт индустрии, который лишний раз подтверждает то, что мы не успели сделать за эти годы в смысле техники. Казалось бы, странная вещь – расчет на успех века сделан на материале о страдании, на трагедии… Это такой мощный фокус, как у Копперфилда, но к искусству это отношения не имеет. Искусство – вещь проникновенная, тихая.
И романтический героизм Мюнхгаузена, который улыбался, поднимаясь по лестнице, и говорил: улыбайтесь, господа, улыбайтесь! – зная наверняка, что сейчас погибнет, мне интереснее, чем героизм Шварценеггера или Сильвестра Сталлоне.
Но на Западе есть и множество интересных художников. И я, несмотря на свои пробелы в иностранных языках, участвовал в зарубежных театральных постановках и кинопроектах. Например, полгода играл на французском языке во Франции у очень известного театрального режиссера Клода Режи в спектакле по пьесе молодого английского драматурга Грегори Моттона «Падение». Этот режиссер собрал представителей разных театральных школ, и я был приглашен как представитель русской театральной школы.
Раньше Клод видел меня в «Ностальгии», «Полетах во сне и наяву», ему показалось, что я смогу справиться с ролью в его драматической постановке, которую он задумал осуществить в стиле современного авангарда силами интернациональной труппы.
Тяжелее всего было ежедневно играть. Мы не привыкли к такой поденной работе, и в этом была, пожалуй, главная трудность. К тому же играть на французской сцене, не зная языка, тоже дело непростое. Но сознательно включившись в эту авантюру (другого слова не подберу), сумел открыть в себе неведомые доселе возможности. Не ожидал, что могу работать, как хороший компьютер. Согласитесь, исполняя роль, ни разу не произнести тарабарщину вместо французского текста – уже большое достижение. И во время общения с публикой – такие встречи после спектакля традиционно проводятся во французском театре – я удивлял зрителей признанием, что не владею их языком. Францию я, конечно, не поразил. Но, честно говоря, и цели такой не было. А вот гордость за русскую актерскую школу испытал превеликую. И еще я понял, как это хорошо – иметь репертуарный театр, а стало быть, свой родной дом.
Еще я снимался у молодого английского режиссера Салли Поттер. Она к тому времени сделала две достаточно нашумевшие картины – «Орландо» и «Учитель танго». Поттер хотела снять фильм по оригинальному сценарию – историю под названием «Человек, который плакал». Пригласила меня на главную роль за мои, как она сказала, уникальные качества. В мире, по ее мнению, такого артиста больше нет. Для Салли эпизод, в котором я иду со свечой, – учебник актерского мастерства. Она считает, что я сыграл уникально. Кадр снят одним планом, кажется, что за актером наблюдает только камера, без режиссера.
И мой герой в ее фильме по настроению близок к «Ностальгии». Картина – психологическая мелодрама. Играют прекрасные актеры – Джони Депп и Кристина Риччи. Съемки были и в Лондоне, и в Париже. Время действия фильма – начало двадцатых годов. Идут еврейские погромы. И отец вынужден бежать из России, оставив дочку. Он не знал, что его дочь выжила. Героиню в детстве играет совершенно очаровательная девочка – несомненное достоинство картины. Как Миша Филипчук в «Воре» у Павла Чухрая. А во взрослые годы – Кристина Риччи. Дочь начинает искать своего отца. Идет война. Девушка бежит в Америку. И находит своего уже умирающего отца. К тому времени он один из крупных голливудских продюсеров, что является исторической правдой – выходцы из России приложили руку к строительству этого киногиганта. Роль моя психологическая, интересная. Я много души в нее вложил. В этой картине я говорю на английском, пою на идиш. Все сам!
Это мой мир…
Кинофестиваль «Кинотавр»
Я стал президентом этого фестиваля в 1993 году, когда вся страна переживала трудные времена, что уж говорить о театре и кино. Тогда предложение Марка Рудинштейна возглавить «Кинотавр» оказалось очень кстати. С одной стороны, я заполнил возникшую паузу в работе, с другой – не стал ломать себя, продолжив заниматься тем, чем и раньше, пусть и в несколько ином качестве. Мне столько кинематограф дал, что в трудный момент отвернуться и не помочь ему было бы некрасиво. Я вовсе не превратился в администратора, на фестивале существует целый штат людей, занимающихся административной работой. А я со своей командой – президентским советом – создавал только концепцию и ауру. И, конечно, испытывал огромное удовольствие, когда фестиваль получался, когда я видел в Сочи наших артистов, которые выпрямляют позвоночник – в прямом и переносном смысле.
Когда фестиваль начинался, снималось пять фильмов в год, и все они были представлены на «Кинотавре». Потом начался другой период, когда 400 картин снималось – и одна другой страшнее. Кино снимали все кому не лень – отмывали деньги. И сейчас кинематограф встает на ноги, это безусловно. Были совсем печальные периоды в киноиндустрии, но мы успокаивали себя тем, что не может такая великая страна, как Россия, с такой историей кино (теперь-то мы понимаем, что у нас были действительно замечательные картины – и актеры, и литературный материал), так вот мы понимали, что это не может уйти в никуда, что должен быть какой-то взрыв. Сейчас, конечно, до него далеко. Сегодня все- таки еще не хватает литературного материала – и театру, и кино. Вот появятся хорошие сценарии, тогда что-то произойдет. Нельзя сказать, что их нет, – например, Володарский написал замечательный роман «Записки самоубийцы», своеобразную исповедь поколения. Уверен, фильм, если он будет снят, не останется незамеченным. Но хорошие сценарии все равно существуют не в том объеме, как, скажем, в 80-е, когда из Иркутска приехал Вампилов и привез целую сумку пьес… Пока все тормозит отсутствие литературы. А ведь в начале всего – Слово!
В один год из 22 конкурсных картин одиннадцать было снято в жанре боевиков. Конечно, на хорошем материале боевик сделать легко. Да и обидно: во всем мире снимают, а мы что, не можем? А ведь у нас самих опыт богатый – «Семнадцать мгновений весны», «Адъютант его превосходительства», «Операция «Трест»… Картин в таком жанре было снято предостаточно. А потом это, конечно же, болезнь времени. Мы все немного больны. Похоже, добрые истории со счастливым концом не очень-то и нужны. Хотя я скучал по такой истории и в итоге снял ее сам.
В моем президентстве на «Кинотавре» нет личной корысти. Если бы речь шла о банальном желании упрочить материальное положение, я нашел бы более простой путь к обогащению. Для этого кинофестиваль и головная боль, связанная с ним, мне совсем не нужны. Мне много раз предлагали: «Олег, дай нам свое имя, и мы будем платить тебе солидные деньги, ничего не требуя взамен». Но не могу я этого сделать.
Самые трудные годы фестиваль, надеюсь, пережил, дальше должно пойти
