Все «бандиты», пообщавшись с ним, почти хором заявили, что дешевле его смерти будет всего лишь не иметь с ним дела и оставить в покое, ибо в армии, в N-ском стройбате Коле-Бешеному отбили не только почки, но и мозги. А мокруха – она же денег стоит. Так его и оставили в покое – и торговую точку, и Любку- давалку.
Но сегодня с утра Любка была не в настроении давать на халяву – ее подцепил, купившись на невинное личико и стройную фигурку, какой-то приезжий кадр. Так, по крайней мере, сказали Любкины соседи. «Ну- ну, – подумал Николай, – будет чем поживиться». В свои двадцать два Любка выглядела едва ли на восемнадцать, и Морачковский этим частенько пользовался, представляясь братом и стрясывая с приезжих лохов дополнительную денежку за совращение несовершеннолетней. Статью, конечно, давно отменили, но кто же в точности знает нынешний УК, кроме прожженных зэков-законникоа и прокуроров с адвокатами?
К трем часам, щедро залив похмелье на остатки денег пивом Коля-Бешеный свернул в переулок у одного из зданий пединститута, где сам некогда учился, поднялся на второй этаж и своим ключом открыл дверь Любкиной квартиры.
А зря. Ибо не знал он, при всем своем незаконченном высшем педагогическом, книги, зовущейся «Некрогнозис». Кто и когда ее написал – черт его знает, но на странице за номером сто двадцать два в лионской ее копии от тысяча сто восьмого года начертано небрежной рукой переписчика: «…и если он, насытившись внутренней плотью женщины, вкусит кровь мужчины, бывшего с ней прежде ночью, то обретет жизнь долгую». Странная книга и темны слова, в ней сказанные, но не знал их Николай Сергеевич Морачковский, Коля-Бешеный. И славен он был тем, что не могли его сразу вырубить ни удары ногой в голову, ни штакетиной по той же самой репе, ни мощные «крюки» под ребра.
Поэтому Николай вошел в квартиру без колебаний, прошел в единственную комнату, служившую и будуаром, и гостиной, и сразу же увидел обнаженную Любку, воздетую на фаллос стоящего посреди комнаты мужчины, снявшего с себя все, кроме белой рубашки и галстука. Взглянув на эту рубашку, Коля- Бешеный остолбенел. Рубашка была заляпана алыми пятнами. Кровью.
Чистильщик – он же капитан Лужин – неторопливо вошел в дежурку специального подразделения по охране и зачистке сооружений метрополитена.
– Ну, что у нас плохого? – невыразительным голосом спросил он. Дежурный, прапорщик Семенчук, прозвище Дрын, покосился на него. Большинство в команде «Бойцовых Котов» своего командира недолюбливали, но уважали. Был он какой-то замкнуто-отстраненный, избегал любых контактов, хотя о бойцах заботился, как о родных, правда, был с ними крут и резок.
– Да нормально все вроде бы, – так же невыразительно ответил прапорщик. Лужин пожал плечами,
– Где старший лейтенант Зорин? – спросил он. Семенчук пожал плечами в ответ.
– Да вроде в спортзале, – буркнул он.
– Спасибо, – как всегда, безукоризненно вежливо отозвался Лужин и вышел из дежурки.
«О, блин, – раздраженно подумал прапорщик, – соблюдай тут этикет».
Фантастическая вежливость Чистильщика в обычных условиях была еще одной причиной нелюбви к нему.
Чистильщик прошел в спортзал, полюбовался с минуту на учебный бой Зорина с парой «Бойцовых Котов», потом жестом подозвал своего заместителя к себе.
– Леня, подмени меня, – тихо произнес Чистильщик, – денька на три-четыре, не больше.
Зорин вытер рукавом потное лицо и серьезно поглядел на командира.
– Ты что, Михаил Василич, опять? – почти угрюмо спросил он.
Лужин, насколько мог искренне, улыбнулся и мотнул головой.
– Да нет, что ты, Леня, – ответил он, – к приятелю хочу съездить в Приозерск. Водочки тяпнуть, ногу подлечить, Достала-таки меня эта служба,
Лицо его тотчас же приняло все то же нейтрально-сухое выражение. «Как бы не переиграть с радушием и пофигизмом» – подумал он. Но, видимо, не переиграл, так как хмурость и недоверчивость медленно покинули взгляд Зорина.
– Приятеля навестить? – переспросил он.
– Угу, – вновь уже невыразительно ответил Чистильщик, – в училище на соседних койках с первого курса дрыхли.
– Михаил Василич, полчасика у тебя свободных есть?
– Есть, – покладисто ответил Лужин, хотя время поджимало,
– Тогда подожди пару минут, я в душе сполоснусь и выскочу. Разговор до тебя имеется.
Чистильщик пожал плечами и вышел из спортзала, дошел до дежурки, сел на табурет. Семенчук покосился на него, но ничего не сказал. Чистильщик закурил очередную сигарку – третью за этот день – и равнодушно глянул в потолок.
Зорин пунктуально выскочил в дежурку через три минуты. Лужин неторопливо встал и оба вышли на улицу, окунувшись в медлительный снегопад.
– Слушай, ты обедал? – вдруг спросил Чистильщик, повернувшись к заместителю.
– Да нет еще, – ответил тот.
Лужин шагнул к своему мотоциклу и похлопал ладонью по седлу.
– Давай прокатимся, перекусим. Заодно и поговорим.
Зорин пожал плечами, уселся за спиной Лужина и едва успел ухватить командира за пояс, как
