богатых членов ложи. Незадолго до этого единомышленники постарались изъять из обращения и уничтожить все экземпляры злополучного трактата баронессы в целях банального сохранения секретности своих мероприятий. Какой-либо научной ценности трактат не представлял, однако мог бы натолкнуть пытливые умы на некоторые выводы, особенно в свете подозрительной активности Панина сотоварищи. В своем деле они изрядно преуспели, и до нашего времени дошли только два экземпляра.
При Павле Петровиче пришлось ложе, как и многим другим, уйти в подполье. Зато появились мощные связи с заграницей, ибо не только земля русская рождала подобные чудеса природы. Конечно, часть детишек, изъятых у родителей, оказались «пустышками», но ложа накапливала опыт. Александр Первый до какого-то момента благоволил масонам, но после декабря 1825 года снова пришлось уйти в подполье, откуда ложа, преобразованная около 1855 года в Синдикат, уже никогда не выходила, имея при этом огромное влияние на власть имущих.
Октябрьский переворог проредил Синдикат, но то были количественные изменения, но никак не качественные. Первыми проникшие в Китай, Тибет и Японию, аномалы вывезли оттуда – когда добром, когда и не очень – преподавателей борьбы, учителей мистики и философии. Необъятные просторы России позволили уцелеть учебным базам и хранилищам всевозможных запасов. Любые изменения власти не трогали Синдикат, потому как в самом начаче века двадцатого мелкий чиновник Супозин, завербованный Синдикатом в качестве агента-наблюдателя, самостоятельно вывел теорию угрозы человечеству от неконтролируемо плодящихся аномалов. Именно тогда Синдикат и переориентировал свои цели – от защиты империи к защите человечества.
Еще до большевистского переворота, году этак в 1908-м, образовался Американский филиал, с центрами в Чикаго, Сан-Франциско, Боготе и Рио-де-Жанейро. На год раньше был окончательно сформирован Азиатский филиал, с центрами в Харбине, Гонконге и Сайгоне. Зоной неустойчивости оставались Ближний Восток, Япония и Черная Африка. Австралия, в качестве самостоятельного Океанийского филиала, примкнула уже после Второй мировой войны, до этого она находилась в ведомстве Британского филиала.
Но многие думали – Николай Николаевич из их числа, – что Санкт-Петербург после Октября семнадцатого года стал лишь региональным центром. Не секрет, что многие члены Синдиката пошли на службу к большевикам, когда стало ясно, что Советы победили в этой стране. Многие аномалы стали оперативниками ВЧК-ОГПУ-НКВД-КГБ и ГРУ. Многие на этом и сгорели, как, например, Яша Блюмкин. Полного курса подготовки он пройти не сумел – именно после этого курс стал более продолжительным и изолированным. «Революционные вихри» 1918 года увлекли его, когда он проходил практику пятого, предвыпускного курса. И Яков целиком окунулся в «революцию». Покушение на Мирбаха он сработал топорно. (Покушения, как такового, не было, была лишь провокация, но все равно – топорно.) Так же топорно он работал и дальше – недоучка.
После ежовской зачистки Синдикат принял решение – в политическую борьбу не соваться. Никому. Исключение составляли только те, кто уже увяз в государственной деятельности по уши. Именно тогда и начали разрабатывать систему двойников. Кто-то работает, учится и не подозревает, что скоро его заменят на похожего – почти идентичного – человека.
Война подкосила многих, Синдикат – в их числе. Все готовились к скорой победе в наступательной войне, настраивались на укрепление связей с европейскими филиалами. И – 22 июня. Погибли десятки одаренных аномалов в среднем и младшем комсоставе Красной Армии и Вермахта. В ходе войны были выбиты такие кадры, как генерал Черняховский, полковник фон Штауффенберг, влезший зачем-то в бездарное покушение на Гитлера.
По окончании войны все пришлось собирать из осколков: кто-то погиб под бомбами, кто-то просто сгинул – случайно или намеренно. Восстанавливать взялись ребята из Сибирского, Северо– и Южноамериканского филиалов. И за три года снова сколотили прочную сеть по всему миру.
Сейчас Центр имел каналы выходов не только на все региональные филиалы, но и на каждого оперативника или аналитика в отдельности – мечта предков. Но – спасибо цивилизации за ее технические блага, и пусть она скажет спасибо за них же нам.
Оставив «близнецов» в прихожей, где толпились уже с десяток аномалов, отобранных с той же тщательностью, что и охрана куратора Крысолова, Николай Николаевич вошел в гостиную размером с хороший теннисный корт. Безмолвный молодой человек, вышколенный до такой степени, что его так и хотелось назвать «лакей», проводил Ник-Никыча на его место в самом конце длинного стола, застеленного черным сукном. Все упругие кожаные кресла за столом уже были заняты немолодыми мужчинами разной степени упитанности и плешивости. Все это сборище напомнило Николаю Николаевичу приснопамятные заседания райкома или обкома. «На Политбюро они не тянут, – с внутренней усмешкой, не отразившейся на серьезном лице, подумал он. – До маразма еще не дожили, вроде. Или дожили?»
Усевшись в предупредительно подвинутое «лакеем» кресло – в меру жесткое и упругое, – Ник-Никыч оглядел собравшихся. Из них он знал только троих: своего регионального шефа Борова; Управителя Шторма, первого заместителя Верховного Главы Синдиката и Главу Новосибирского филиала Илько. Само собой, это были только псевдонимы, настоящие их имена знал только Верховный Глава, «Capo di tutti capi»[7].
Тучный мужчина во главе стола скорее всего и был сам Верховный Глава, иначе вряд ли бы Управитель Шторм притулился по правую его руку. Все внимательно смотрели на то, как усаживается Николай Николаевич, и ему стало немного не по себе. Впервые за свою долгую жизнь он увидел всех восемнадцать Глав вместе. Считая Верховного, его первого зама и самого Ник-Никыча, получалось двадцать один человек. «Очко, – снова внутренне усмехнулся он, – Blackjack». Но потом поправился: «Недобор, всего двадцать».
Кресло, предназначенное одному из Глав, стояло пустым, а на столе перед ним лежала белая роза – символ смерти. «Уж не мое ли дитятко – Крысолов – порезвился», – вдруг подумал Николай Николаевич. И, чувствуя на себе взгляды собравшихся, он еще больше укрепился в своей догадке. «Дальше фронта не пошлют, – вдруг отчаянно подумал Ник-Никыч, – больше пули не дадут». И, храбро придвинув к себе сияющую чистотой хрустальную пепельницу, закурил. Все покосились, но ничего не сказали.
После долгого молчания, во время которого все ерзали и скрипели креслами, а Николай Николаевич, вдруг став совершенно спокойным, курил, поднялся Верховный Глава. Точнее, он лишь оторвал ненадолго от кресла обширный зад и снова его опустил.
– Как вы почти все знаете, господа, – начал он, – несколько дней назад почти полностью уничтожен наш Среднеазиатский филиал в Ташкенте. Погиб тамошний Глава.
Верховный замолчал, и Ник-Никыч почему-то вспомнил старый анекдот: «Водки, всем водки, пока не началось!». Верховный вперил тяжелый взгляд в куратора.
– Несет за это ответственность один из оперативников местного филиала. И, конечно, куратор предателя.
