Эстетика. О поэтах. Стихи и проза

Дворяне устремляются к Саломону, чтобы перехватить радужную, но пришедшими в движение столбами преграждают друг другу дорогу и приходят в замешательство. Саломон поспешно убегает, потрясая спасенною сторублевкою. Дворяне бросают столбы и поднимают руки к небу. 

Дворяне

Нас вдохновил Мещерский:
Мы стали смелы, дерзки,
И вам, бунтовщики,
Мы не хотим дать спуску:
Кутузова – в кутузку,
Et nous verrons qui – qui.[51]
Мы у него поищем
Рублей за голенищем!
Друзья! нам дан предлог.
Дворяне и дворянки!
Скорее шарить в Банке!
Валяйте! С нами бог!

Дворянин

(восторженный)

Мы тридцать лет терпели!
Теперь совсем у цели!
Держитесь, господа!

Дворянин

(скептик)

Мещерский неужели
И в этом важном деле
Попал, да не туда?

Являются сторожа со швабрами и выгоняют вон всех дворян.

Старый сторож

(solo[52] вздыхая и качая головой)

Я богу благодарен
За то, что я не барин.

1 сентября 1891

На заре туманной юности...

(Р а з с к а з ъ.)

____

«Русская Мысль». Май. 1892.

Всю эту ночь я провелъ безъ сна. Но больная фантазiя не вызывала передо мною, какъ это обыкновенно бываетъ, безсвязныя тени былыхъ и небывалыхъ сценъ и событiй въ пестрыхъ и неожиданныхъ сочетанiяхъ. Этотъ разъ въ моемъ безсонномъ бреде были связь и единство. Все съ большею и большею ясностью вставалъ передо мною непрерывный рядъ подробностей одного дав–няго и, казалось, совершенно забытаго происшествiя. Хотя этотъ случай имелъ совершенно ничтожное начало, но конецъ его оставилъ глубокiй следъ въ моей внутренней жизни. Я радъ, что болезненное воспоминаше возвратило мне теперь все эти подробности, и спешу записать ихъ, пока оне передо мною.

I.

Мне было тогда 19 летъ, это было въ конце мая, я только что перешелъ на последнiй курсъ университета и ехалъ изъ Москвы въ Харьковъ, где долженъ былъ иметь чрезвычайно важное объясненiе съ одною своею кузиной, къ которой я уже давно, месяца три или четыре, питалъ нежную и весьма возвышенную любовь. Ради нея я решилъ сделать большой крюкъ, такъ какъ настоящая цель моего путешествiя находилась въ киргизскихъ степяхъ, где я намеревался возстановлять кумыснымъ леченiемъ свой организмъ, сильно разстроенный отъ неумереннаго употребленiя немецкихъ книгъ.

Я селъ въ вагонъ 2–го класса. Въ другомъ углу того же сквозного вагона поместилась молодая белокурая дама въ светло–серомъ дорожномъ платье. Она ласково и весело разговаривала съ тремя провожавшими ее мужчинами, и когда поездъ тронулся, долго кивала имъ изъ окошка и махала платкомъ.

Между смежными отделенiями вагона была только низенькая перегородка, черезъ которую я могъ свободно разглядывать свою vis–а-vis, чемъ я и занялся, такъ какъ ничего более интереснаго въ вагоне не находилось. Она была небольшого роста, худенькая и очень стройная. Лицо у нея было далеко не красиво, съ неправилышмъ носомъ и широкимъ ртомъ. Но когда она ласково взглядывала своими светлыми глазами, это некрасивое и простое лицо становилось чрезвычайно привлекательнымъ. Не то, чтобы ея взглядъ былъ особенно выразителенъ, но въ немъ было что?то более глубокое, чемъ мысль, какой?то тихiй светъ безъ огня и блеска. Эти глаза привлекли и заинтересовали меня съ перваго взгляда. Заметилъ я также ея густые пепельные волосы. Мне показалось, что и она часто на меня взглядывала съ благосклонною и ободряющею улыбкой, при чемъ я, разумеется, принималъ мечтательный и разочарованный видъ. Но заговорить я съ нею не решался, отчасти потому, что и неудобно было черезъ перегородку, а еще более потому, что при всемъ своемъ гордомъ виде былъ до крайности робокъ, и взглядъ любой женщины могъ произвести во мне замиранiе сердца и онеменiе языка.

Къ моей спутнице несколько разъ приходила изъ другого вагона пожилая дама, какъ оказалось потомъ, родственница ея мужа, ехавшая со своимъ семействомъ въ первомъ классе. Оне разговаривали, частiю по–французски, о житейскихъ делахъ. Изъ этого разговора я могъ узнать только, что оне москвички и едутъ въ Крымъ.