Секрет не становился менее стыдным из-за того, что Федор Игнатьевич недавно вышел на пенсию и само будущее тайного покровительства оказывалось под вопросом.
Пока Т. В. была на работе, В. Ф. успел тщательно просмотреть бумаги в комнате Гоши. Органы государственной безопасности — источник опастности для простого гражданина, даже когда они пытаются тебе помочь. У них всегда — свои приоритеты. Еще со вчерашнего дня, с разговора с Петром Алексеевичем, он думал, что необходимо будет осмотреть комнату сына. Обыск лучше сделать самому, пока его не догадались провести другие. В случае чего — уничтожить улики, то есть то, что может показаться уликами с их государственной точки зрения. Как все переменилось… Лет десять или пятнадцать назад он относился к органам с куда большим доверием, а теперь даже осмотр вещей собственного сына представлялся чем-то недостойным. Что может обнаружиться, он не знал, но дополнительно успокаивал свою совесть соображением, что в комнате Гоши могут найтись ключи к его исчезновению.
Рядом с недопитой чашкой чая нашлась потрепанная записная книжка, в которой он узнал старую записную книжку Гоши. Подарок на пятнадцатилетие. Он взял книжку, полистал. Точно. В основном — старые телефоны одноклассников. На букву «и» был телефон Ивана Александровича.
Бумаги лежали на письменном столе, на подоконнике. Серая россыпь машинописи, белые листы разного формата, исписанные почерком сына. В обычной ситуации — в основном довольно невинный самиздат, но сейчас, в суете, которая поднимается вокруг исчезновения и в которой будет приветствоваться любая возможность найти козла отпущения… Все, что казалось ему представляющим опасность, он сложил в портфель, решив отнести к Федору Игнатьевичу, и как раз закончил эту работу, когда вернулась Т. В., снова взявшая полдня отгула.
Она сняла пальто, сапоги, отнесла покупки на кухню. В. Ф., идя за ней, принялся многословно объяснять, почему он считает нужным отвезти бумаги, найденные у Гоши, в особенности «самиздат», на сохранение знакомому генералу КГБ.
— Кстати, я нашел на кухне записную книжку Гоши.
Преодолевая разгорающееся раздражение, Т. В. поставила чайник. В. Ф., шаркая шлепанцами, сходил, принес из коридора телефон и записную книжку. Телефон зазвонил. Она взяла трубку. На проводе был отец.
— Таня? Это ты? Ты могла бы ко мне подъехать прямо сейчас? Вместе с Валентином, если он, конечно, дома, — голос Владимира Анатольевича звучал ровно, но в нем чувствовалась сдерживаемая ярость. — Разговор не телефонный.
— Ты что-нибудь знаешь о Гоше? — задала она встречный вопрос.
— Я рассчитывал что-нибудь узнать от вас. Мне звонили.
— Гоша исчез. Мы его ищем. Если что-нибудь будет известно, я тебе позвоню.
— Я вас давно предупреждал, — Владимир Анатольевич бросил трубку.
В. Ф. вопросительно смотрел на жену.
— Отец. Видимо, ему звонили из Комитета, задавали какие-то вопросы.
Они, наконец, сели за стол (Т. В. налила чаю) и принялись листать книжку. Недавние, не школьные телефоны, из тех, что не были им известны, можно было пересчитать по пальцам. Они отметили то, что могло иметь отношение к делу. На букву «т» под надписью «топка»: Литвин Юрий Владимирович. На букву «л» с пометкой «лаб.»: Саша-1, Саша-2. На этой же странице: Л. Зелигман и рядом: СП 14.12.
— По-моему, это имеет отношение к декабристам, — сказал В. Ф., - четырнадцатое двенадцатого — четырнадцатое декабря. СП, быть может, Сенатская площадь… Позвоним?
— Здравствуйте. Сашу можно попросить? Это Александр? С вами говорит мама Гоши Краснопольского. Я нашла ваш телефон в его записной книжке. Вы его знаете? Понимаете, Гоша два дня как пропал. Я слышала, что это может быть как-то связано с четырнадцатым декабря, с какими-то декабристами, только я плохо представляю, что это значит?
Голос Саши ей нравился. Он казался серьезнее, взрослее сверстников Гоши.
— Я знаю, что четырнадцатого предпринималась попытка отметить стопятидесятилетие неофициально. Были задержания. Задержанных свозили в отделение на Якубовича.
— С вами можно повидаться?
— В принципе — да, но сначала обратитесь на Якубовича. Родителям должны сказать. Я расспрошу, если сам что-то узнаю, могу вам позвонить.
Продиктовав Саше свой телефон, она повесила трубку.
— Он говорит, что на Сенатской четырнадцатого были какие-то события. Советует позвонить в отделение милиции на Якубовича. Другим звонить?
В. Ф. закурил, помешал ложечкой остывший чай.
— Второму Саше, наверное, не надо, если они с первым друзья, это будет выглядеть, как недоверие. Попробуй Юре Литвину или Зелигману…
— Здравствуйте, Юру можно? С вами говорит мама Гоши Краснопольского.
— Его нет, он у бабушки.
Трубку раздраженно повесили.
— Зелигман слушает. — Медленный, тяжелый баритон, почти бас.
— Здравствуйте. С вами говорит мама Гоши Краснопольского. Понимаете, Гоша два дня как пропал. Я нашла ваш телефон в его записной книжке. Я слышала, это может быть связано с четырнадцатым декабря. Может, вы что-то знаете…
— Знаю, но немного.
— К вам можно подъехать?
— Не позже пяти и ненадолго.
Она вопросительно посмотрела на В. Ф. Он кивнул. Она записала адрес.
Зелигманы жили на Петроградской, как и И. А. Дом — такой же солидный, серый, начала XX века, с гранитными кариатидами. Просторная квартира.
— На кухню, пожалуйста. Мы тут готовимся к переезду…
Хозяину на вид было лет пятьдесят. Высокий, с полным холеным лицом, холеными, но сильными руками. Из-за дверей доносились приглушенные голоса, но на кухне, кроме них троих, оказался только один человек — чернобородый парень с маленькой шапочкой на курчавом затылке, читавший книгу в черном переплете.
— Мой сын, Леня, — представил Зелигман-старший. — Одноклассник Гоши. Об исчезновении Гоши мы не знаем, но можем рассказать о четырнадцатом декабря.
— Четырнадцатого мы вместе ездили на площадь, — сказал Леня.
— Видите ли, у меня машина, — пояснил отец. — Георгий позвонил утром, сказал, что на площади происходит нечто интересное. Мы согласились, риск был минимальный, если просто ехать мимо на машине…
— Мы подъехали со стороны площади Труда. Я впервые видел столько милиции. Насчитали двадцать одну машину. Еще были черные «Волги» на набережной.
— Потом через Дворцовую, на мост и обратно на Петроградскую.
— Мы слышали, что на Сенатской были задержания.
— Вполне возможно. Столько милиции зря скучать не будет.
— А вы думаете, Гоша мог вернуться на Сенатскую?
— Таня, ты что, он ведь вечером был дома…
— Вот, собственно, и все. — Зелигман-старший посмотрел на часы. — Извините, мне пора. Если хотите, могу подвезти до метро.
В кухню зашла кошка, умильно мяукая, стала тереться спинкой о ногу Зелигмана-старшего. Он осторожно отодвинул ее в сторону.
— Шпионка.
Зелигман-старший высадил их около метро «Горьковская» (машиной оказался обыкновенный «запорожец»). Федор Игнатьевич жил недалеко. Они зашли в кафе, взяли кофе, два по сто шампанского, два по пятьдесят коньяка, смешали коньяк с шампанским — чтобы получился «бурый медведь», как в студенческие годы.
