французенка, а другая будет из гречанок. Очень стоющие.
Кондуктор подумал и сказал:
— Нет, благодарю вас. Видя с вашей стороны такое благорасположение, позвольте теперь спросить: сколько вы возьмете за ваши хлопоты насчет невесты?
— Мне немного надо. Дадите четвертную и материи на платье, как водится, и спасибо… А за приданое особо, это уж другой счет.
Стычкин скрестил на груди руки и стал молча думать. Подумав, он вздохнул и сказал:
— Это дорого…
— И нисколько не дорого, Николай Николаич! Прежде, бывало, когда свадеб было много, брали и дешевле, а по нынешнему времени — какие наши заработки? Ежели в скоромный месяц заработаешь две четвертных, и слава богу. И то, батюшка, не на свадьбах наживаем.
Стычкин с недоумением поглядел на сваху и пожал плечами.
— Гм!.. Да разве две четвертных мало? — спросил он.
— Стало быть, мало! В прежнее время мы побольше ста добывали, случалось.
— Гм!.. Я никак не ожидал, чтобы этакими делами можно было зарабатывать такую сумму. Пятьдесят рублей! Не всякий мужчина столько получит! Кушайте, покорнейше прошу…
Сваха выпила и не поморщилась. Стычкин молча оглядел ее с ног до головы и сказал:
— Пятьдесят рублей… Это, значит, шестьсот рублей в год… Кушайте, покорнейше прошу… С этакими, знаете ли, дивидентами вам, Любовь Григорьевна, не трудно и партию себе составить…
— Мне-то? — засмеялась сваха. — Я старая…
— Нисколько-с… И комплекция у вас этакая, и лицо полное, белое, и всё прочее.
Сваха сконфузилась. Стычкин тоже сконфузился и сел рядом с ней.
— Вы еще весьма можете понравиться, — сказал он. — Ежели муж попадется вам положительный, степенный, бережливый, то при его жалованье да с вашим заработком вы можете даже очень ему понравиться и проживете душа в душу…
— Бог знает, что вы говорите, Николай Николаич…
— Что ж? Я ничего…
Наступило молчание. Стычкин начал громко сморкаться, а сваха раскраснелась и, стыдливо глядя на него, спросила:
— А вы сколько получаете, Николай Николаич?
— Я-с? Семьдесят пять рублей, помимо наградных… Кроме того, мы имеем, доход от стеариновых свечей и зайцев.
— Охотой занимаетесь?
— Нет-с, зайцами у нас называются безбилетные пассажиры.
Прошла еще минута в молчании. Стычкин поднялся и в волнении заходил по комнате.
— Мне молодой супруги не надо, — сказал он, — Я человек пожилой, и мне нужна, которая такая… вроде как бы вы… степенная и солидная… и вроде вашей комплекции…
— И бог знает, что вы говорите… — захихикала сваха, закрывая платком свое багровое лицо.
— Что ж тут долго думать? Вы мне по сердцу и для меня вы подходящая в ваших качествах. Человек я положительный, трезвый, и ежели вам нравлюсь, то… чего же лучше? Позвольте вам сделать предложение!
Сваха прослезилась, засмеялась и, в знак своего согласия, чокнулась со Стычкиным.
— Ну-с, — сказал счастливый обер-кондуктор, — теперь позвольте вам объяснить, какого я желаю от вас поведения и образа жизни… Я человек строгий, солидный, положительный, обо всем благородно понимаю и желаю, чтобы моя жена была тоже строгая и понимала, что я для нее благодетель и первый человек.
Он сел и, глубоко вздохнув, стал излагать своей невесте взгляд на семейную жизнь и обязанности жены.
В сарае*
Был десятый час вечера. Кучер Степан, дворник Михайло, кучеров внук Алешка, приехавший погостить к деду из деревни, и Никандр, семидесятилетний старик, приходивший каждый вечер во двор продавать селедки, сидели вокруг фонаря в большом каретном сарае и играли в короли. В открытую настежь дверь виден был весь двор, большой дом, где жили господа, видны были ворота, погреба, дворницкая. Всё было покрыто ночными потемками, и только четыре окна одного из флигелей, занятых жильцами, были ярко освещены. Тени колясок и саней с приподнятыми вверх оглоблями тянулись от стен к дверям, перекрещивались с тенями, падавшими от фонаря и игроков, дрожали… За тонкой перегородкой, отделявшей сарай от конюшни, были лошади. Пахло сеном, да от старого Никандра шел неприятный селедочный запах.
В короли вышел дворник; он принял позу, какая, по его мнению, подобает королю, и громко высморкался в красный клетчатый платок.
— Теперь, кому хочу, тому голову срублю, — сказал он.
Алешка, мальчик лет восьми, с белобрысой, давно не стриженной головой, у которого до короля не хватало только двух взяток, сердито и с завистью поглядел на дворника. Он надулся и нахмурился.
— Я, дед, под тебя буду ходить, — сказал он, задумываясь над картами. — Я знаю, у тебя дамка бубней.
— Ну, ну, дурачок, будет тебе думать! Ходи!
Алешка несмело пошел с бубнового валета. В это время со двора послышался звонок.
— А, чтоб тебя… — проворчал дворник, поднимаясь. — Иди, король, ворота отворять.
Когда он немного погодя вернулся, Алешка был уже принцем, селедочник — солдатом, а кучер — мужиком.
— Дело выходит дрянь, — сказал дворник, опять усаживаясь за карты. — Сейчас докторов выпустил. Не вытащили.
— Где им! Почитай, только мозги расковыряли. Ежели пуля в голову попала, то уж какие там доктора…
— Без памяти лежит, — продолжал дворник. — Должно, помрет. Алешка, не подглядывай в карты, псенок, а то за ухи! Да, доктора со двора, а отец с матерью во двор… Только что приехали. Вою этого, плачу — не приведи бог! Сказывают, один сын… Горе!
Все, кроме Алешки, погруженного в игру, оглянулись на ярко освещенные окна флигеля.
— Завтра велено в участок, — сказал дворник. — Допрос будет… А я что знаю? Нешто я видел? Зовет меня нынче утром, подает письмо и говорит: «Опусти, говорит, в почтовый ящик». А у самого глаза заплаканы. Жены и детей дома не было, гулять пошли… Пока, значит, я ходил с письмом, он и выпалил из левольвера себе в висок. Прихожу, а уж его кухарка на весь двор голосит.
— Великий грех, — проговорил сиплым голосом селедочник и покрутил головой. — Великий грех!
— От большой науки, — сказал дворник, подбирая взятку. — Ум за разум зашел. Бывало, по ночам сидит и всё бумаги пишет… Ходи, мужик!.. А хороший был барин. Из себя белый, чернявый, высокий!.. Порядочный был жилец.
— Будто всему тут причина женский пол, — сказал кучер, хлопая козырной девяткой по бубновому королю. — Будто чужую жену полюбил, а своя опостылела. Бывает.
— Король бунтуется! — сказал дворник.
В это время со двора опять послышался звонок. Взбунтовавшийся король досадливо сплюнул и вышел. В окнах флигеля замелькали тени, похожие на танцующие пары. Раздались во дворе встревоженные голоса, торопливые шаги.
— Должно, опять доктора пришли, — сказал кучер. — Забегается наш Михайло…
Странный воющий голос прозвучал на мгновение в воздухе. Алешка испуганно поглядел на своего деда, кучера, потом на окна и сказал:
