- Переведите, что в таком случае его расстреляют.
- Мне очень жаль, но в таком случае вас расстреляют.
- Я все равно ничего не скажу.
- Он сказал, что все равно ничего не скажет.
- Это его последнее слово? Пусть хорошо подумает.
- Это ваше последнее слово? – спросил я его. – Вы хорошо подумали?
- Да.
- Он сказал «да», это его последнее слово.
- Расстреляйте его.
- Вы приказываете мне его расстрелять? - спросил я полковника.
- Вам что не ясно?
- Как хотите, господин полковник, я отказываюсь его расстреливать. Делайте со мной что хотите!
- Вы что не можете расстрелять русского пленного? Шульц! Позовите мне Хофмана и Крае.
Краузе, вы можете быть свободны.
- Так точно.
Я вышел из штаба, а через какое-то время увидел, как пленного увели и расстреляли неподалеку. Труп уложили на носилки и унесли.
На какое то время, пока не хватало переводчиков, меня приблизили к штабу и работа не бей лежачего и хлопот не много. Единственное что мне приходилось делать, это переводить документы на русском и допрашивать пленных. . В звании повысили до фельдфебеля за хорошую работу. До поры до времени мне фартило.
Я был возле комендатуры, когда неожиданно налетели советские бомбардировщики, и началась бомбежка. Возникла паника, и люди стали разбегаться кто куда. Я едва успел отбежать от здания, как раздался грохот, меня подняло в воздух и отбросило в сторону.
Очнулся я, спустя какое то время и почувствовал, что присыпан землей. От здания штаба остались одни руины, а вокруг лежали трупы убитых солдат и офицеров. Болела голова, меня тошнило, перед глазами все плыло и кружилось. Ко мне подбежали, стали что-то говорить, и я вдруг понял, что ничего не слышу! Меня положили на носилки и отправили в госпиталь, оказалось, что я отделался легкими ушибами и сотрясением головного мозга.
В ноябре – декабре, мы стояли под Наро-фоминском. Девятнадцатого ноября, русские начали наступление под Москвой, а 5-6 декабря по всему фронту. Завязались ожесточенные бои. Части нашей дивизии попали под окружение, и надо было из него выбираться. Чтобы найти из него выход, мы вынуждены были вести разведку. Стояли жуткие морозы, каких не было дома, страшный холод пробирал до костей, не смотря на экипировку и теплое обмундирование, валенок на всех не хватало. Мы начали ощущать проблему с продовольствием и снабжением, в том числе с боеприпасами.
Питание было недостаточным, мне все время хотелось есть, от голода подкашивались ноги, не хватало сил. Нам выдавали лишь сухие пайки, которых не хватало на долгое время, опустошив, наверное все, что еще оставалось на складах. Грелись мы где придется, разводили огонь в землянках или ютились в уцелевших избах, населенных пунктов, которые попадались нам на пути отступления. Наша дивизия лишилась тогда почти половины своего состава!
В начале декабря, на одном из заданий, мне долгое время пришлось лежать в снегу на почти тридцатиградусном морозе и сильном ветре. Я обморозил руки и ноги, попал в госпиталь с сильной простудой и воспалением легких, где пролежал почти три недели до самого Нового Года. Кашель был сильный, причиняющий ужасную боль, с температурой под сорок, так что дышать было очень трудно. Мне то и дело делали уколы, каждые три-четыре часа, а я лежал почти что трупом и думал что умру. Лишь спустя дней шесть, стало немного легче и я понемногу оклемался. Первый раз, я написал письмо домой в Германию, маме.
Поскольку всем было не до этого, несмотря на то что я просился, в отпуск меня не отпустили и в январе, после того как меня выписали, я снова вернулся в часть.
В январе, мы все еще отступали, пытаясь держать оборону, и остановились на определенных рубежах. Обосновавшись в одном из сел, мы как обычно разбрелись по хатам, на ночлежки, приютившись в одном из домов. Хозяйкой оказалась женщина, лет около сорока, с дочкой 13-14 лет и мальчиком, лет семи. Нас было двое, с офицером из нашего подразделения. Хозяйка встретила нас не слишком приветливо, выглядела испуганно, но вела себя спокойно. Заняли мы одну из комнат, во второй оставили мать с детьми. Девочку звали Валя, она была настороженна и крайне неразговорчива в нашем присутствии, эдакой тихоней. С мальчиком мне было проще найти общий язык. Он был непоседливым, шустрым, и все время крутился. Когда мы садились за стол, мать все время его прогоняла, дабы он не стащил со стола чего-либо.
- Митя, иди сюда! Сейчас получишь ремня! Я сказала, не мешайся! - кричала она то и дело. Но малый был любопытный, и все время ошивался вокруг нас, особенно возле меня, наблюдая исподтишка и норовя сделать какую-нибудь пакость, мог даже плюнуть. Когда же я пытался его окликнуть или подозвать, он немедленно убегал.
- Иди ко мне, - говорил я ему. – Иди я тебя не трону! Да не сделаю я тебе ничего! – но он наверное боялся.
Офицера мальчик раздражал, и тот выказывал свое недовольство, грозясь хорошенько отшлепать его по заднице, относился к нему с пренебрежением.
Женщину звали Ольга и с ней мы тоже разговорились, она оказалась учительницей, а именно русского языка и литературы. Узнав, что я хорошо говорю по-русски, она была даже несколько удивлена. Я признался ей, что у меня была русская бабушка, которая меня воспитала, впрочем и мама прекрасно владела русским языком, родившись в Росси. В доме у нее были книги, которые я с удовольствием рассмотрел, некоторые даже прочел. Интерес для меня представляли газеты, мне было интересно о чем они пишут, особенно «Правда», ведь газеты пишут журналисты, как я не мог не интересоваться их работой. Мне было интересно, как освящаются события с советской стороны, какая дается информация и какая ведется пропаганда. В общей сложности, прожили мы у нее на квартире наверное месяц.
О муже Ольга ничего не говорила, просто сказала, что забрали в армию и она о нем ничего не знает. Время от времени она куда-то отлучалась и выходила из дому, говорила что к маме, которая живет в соседнем доме. В округе, то и дело время от времени случались диверсии, несколько раз были нападения на немецкие колонны, отбирали оружие, был взорван один из наших складов с продовольствием. Разнеслось, что на нашей территории орудуют партизаны и нас предупредили, чтобы мы были осторожными. Начались слежки, поиски облавы…
- Я за водой, - сказала хозяйка и вышла.
Скрипнула калитка, послышался осторожный оклик. Заметив поблизости своего мужа, Ольга не на шутку встревожилась.
