- Хлеба тебе надо? Ганс, это хлеб! Скажи 'хлеб'.
- Хлеб.
- Молодец! Гут! Хорошо!
- Мильх!
- Это мо-ло-ко, - пояснила бабушка.
- Молоко, - повторил я за бабкой.
- Скажи, « хочу молока!»
- Молока!
- Скажи «дай».
- Дай!!!
- А пожалуйста? Проше?
Поначалу я все путал, так что получался сплошной винегрет, строя фразу одновременно на двух языках. В предложение одновременно вставлялось немецкое, польское или русское слово. Получалось смешно, зато бабушка меня понимала. Польский немного я знал, с ним было проще. У меня была отличная память, которая схватывала все налету. Вскоре я стал понимать и русский язык, а через год уже хорошо говорил по-польски и по-русски, при этом даже забывая немецкие слова.
Часто я плохо засыпал, а бабушка рассказывала мне сказки и пела русские песни, которые знала.
-Ганс, спать пора!- пыталась она меня уложить.
- Не хочу! - это выражение я выучил слишком хорошо и слишком быстро.
- Поздно уже. Вот подожди дед завтра приедет, все ему расскажу!
- Ну бабушка!!! Я еще молоко не пил.
- Тогда пей молоко и ложись спать.
- А ты колыбельную мне споешь?
- Вот ведь упрямый какой!
- Я маму хочу.
- Мама обязательно приедет. Спи!
- Спой мне песню, которую ты мне пела.
- Ты же по-русски не все понимаешь.
- Понимаю!
- Ну будет тебе, только спи…
- А тетя Таня, приедет когда-нибудь?
- Не знаю, спи…
Тетю Таню я видел только на фотографии, она была не похожа на мою маму. Мама была темноволосая, похожая на деда, а тетя Таня была светлая, вернее с русыми волосами, похожая на бабушку. Я был похож на маму, овалом лица, глазами, только волосы были русыми, губы и нос мне достались от папы.
Деда я тоже очень любил, он часто ездил в Краков и привозил мне оттуда подарки, всякие сладости и игрушки. Поэтому когда он приезжал, я выбегал и с визгом кидался ему на шею. Дед мой не любил большевиков, и часто выражал недовольство по этому поводу, особенно когда бабушка затрагивала эту тему, вспоминала о дочери.
- Знать ничего о ней не хочу! Осталась там, пусть живет со своим большевиком, коммунистом. Они меня разорили! Отняли последнее, что у нас было. Из-за них мы уехали из России.
- Ян, она наша дочь, пора бы ее простить. Внук же у нас растет!
- Вот он мой внук, иди-ка ко мне Иванко! Или як там тебя, Ганс. Кто як хотит, як величает! Неслушный.
Ребенком я рос действительно непослушным, ни минуты на месте не мог посидеть.
- Ваня! – кричала на меня бабка. - Сядь, посиди хоть минуту, угомонись!
Я кривлялся во всю, корчил рожи, как обезьяна.
- Я не Ваня, я Ганс! Почему ты так меня называешь?
- Имя у тебя Ганс, не нравится мне оно. То ли дело Иван. Вот брата твоего Сергеем зовут.
Хотелось бы мне его увидеть. Как там Татьяна?
Вообще беда со мной, бабке была, то с ребятами подерусь, ссадины, синяки, коленки разбиты. В войну постоянно играли. Часто я сам задирался, всех передразнивал, за что попадало. Бабка смотреть за мной не успевала.
- Иван Что случилось? Опять подрался!? Ах ты негодник! Неслушный! Что мне с тобой делать?
- Я не виноват, он первый начал, пусть не задирается!
- Знаю я тебя, небось сам первый начал, вот тебе и попало.
- Нет, я не начинал, он первый дразниться начал!
- Ладно, иди сюда горе мое, холодное приложу. Одежду грязную сними, руки вымой и есть садись.
Чтобы хоть как-то привить мне усидчивость, дед купил мне аккордеон.
- А ну, пан Ганс иди сюда.
- Что дидку?
- Знаешь что это?
- Знаю.
- Специально для тебя купил, будешь заниматься. Я даже преподавателя для тебя нанял.
- Это что мне? Дай посмотреть. А можно попробовать?
Дед показал мне несколько аккордов. Как ни странно мне понравилось, и очень скоро я научился играть.
Отдали меня в польскую школу, где я научился читать и писать, одновременно изучал и русский алфавит, а в девять или в десять лет уже бойко читал книги на польском и русском. При этом я изрядно отстал в немецком, вернее я его понимал, мог на нем говорить, но плохо читал и писал.
Вскоре приехала мама, когда сестренке исполнилось почти два года, и решила меня забрать в Германию, где я снова жил какое-то время с ней, отчимом Рихардом и своей маленькой сестренкой. Увидев Хельгу, я сначала заревновал.
- Ты что сынок обиделся? - мама видимо заметила мое огорчение.
- Мама ты ее любишь, а меня нет.
- Что ты сынок, это неправда, я тебя очень люблю!
- Тогда почему я не с тобой? Почему ты оставляешь меня у бабушки? Я хочу жить здесь, с тобой!
- Господи, сыночек, детка! Прости меня, когда-нибудь, ты поймешь, я все тебе объясню.
Она обняла меня, попыталась меня успокоить, я тоже ее обнял.
- Мамочка, я тоже очень тебя люблю!
В комнату вошел Рихард.
- О чем вы здесь говорите? Опять на своем? Ты же знаешь, что я плохо понимаю польский и русский. Опять его привезла!
- Рихард, ты же знаешь, что это мой сын, я не могу его бросить. Я так его почти не вижу.
- Я разрешаю ездить тебе к матери, ты можешь видеть его там, но привозить его сюда не обязательно. Этот мальчишка не умеет себя вести, он постоянно портит наши отношения.
- Ты что меня ревнуешь к собственному сыну? Он еще ребенок, многое не понимает, но ты? Мог бы его и простить. Это всего лишь детские шалости.
- Ничего себе шалости! Это он ревнует тебя ко мне. Разве можно терпеть то, что он вытворяет? Он же просто меня ненавидит!
- Ты сам виноват, не можешь найти общий язык с ребенком. Я же просила тебя, чтобы ты вел себя с ним мягче, нужно только терпение.
- Я пытался, с ним невозможно найти общий язык. Он немецкий уже понимать разучился!
- Но ты же сам не позволяешь ему здесь жить.
- Это не мой сын и я не обязан его любить и заниматься его воспитанием. У меня есть дочь и мне этого хватает.
