хорошего коня самый лучший кнут выберу, от всех болезней лечит!
Снова — веселый смех.
Надо было как-то объяснять это веселье.
— У Мамеда на сенокосе живот болел, аппендицит был, — сказал Кайманов, обращаясь к начальнику заставы. — Светлана Николаевна его лечила. Вот Барат и шутит: кто, мол, теперь будет Мамеда лечить, если она уедет?
Логунов задержал на Якове долгий взгляд, ничего не сказал.
«Наверное, понимает по-курдски», — подумал Кайманов. Ему стало невыносимо тяжело. Хотелось куда-нибудь уйти, остаться одному, и в то же время страшно тянуло хотя бы еще две-три минуты побыть здесь, видеть Светлану.
— Ну как насчет тропы? — обращаясь ко всем, крикнул Яков. — Решено? Значит, с кяризами закончим, за тропу примемся?
— Слушай, Ёшка. Все сделать не успеем. Ни тропы, ни сена не будет. Лето потратим на тропу, а когда сено косить, за овечками ходить, хлеб убирать? — Это сказал Асахан Савалан.
— Не беспокойся, Асахан. У ремонтников в запасе есть аммонал. Где надо, скалы будем аммоналом взрывать. Вручную тесать — гиблое дело. Тропу будем прокладывать не только всем поселком, пограничников позовем, дорожных рабочих уговорим...
Светлана, казалось, не слушала этот разговор. Дела поселка теперь ее не интересовали. Она была задумчива. Немыслимо трудно держаться непринужденно, когда десятки глаз следят за каждым словом или жестом.
— Вот вы и уезжаете... — с трудом выдавил из себя Яков.
— Как не уезжать, когда вы медицину игнорируете, — с невеселой усмешкой проговорила Светлана. — Лечиться не хотите. Наверное, на собрании ни о родильном доме, ни о детских яслях, ни о медпункте ни слова не сказали.
— Ну что вы так, да еще при народе? Подумают, что и правда я медицине враг!
— Но и не друг... Прощайте, Яков Григорьевич. Счастливо оставаться!
Она не подала ему руки, может, потому, что ее тут же обступили со всех сторон женщины, подошли мужчины, стали наперебой приглашать приехать на Дауган. Видно было, что и ей жалко уезжать отсюда — все-таки несколько лет прожито вместе, привыкла. Всякое было — и хорошее, и плохое, больше хорошего. Яков ждал, что она обернется, скажет еще хоть одно слово. Но не дождался. Она легко поднялась на облучок своего возка и долго еще махала рукой провожающим, так ни разу и не посмотрев в его сторону.
Хотелось остановить ее, задержать. Но что он мог сделать? Светлана — мужняя жена. Куда муж, туда и она. Да и муж у нее такой, что на десять голов выше его, Якова, хоть и ростом мал. Надо было раньше поехать на заставу, встретиться, поговорить. А что толку? Может, она с ним и говорить-то не хочет?
Он не верил, что Светлана всерьез рассердилась на него за то, что произошло в бараке. Но судя по всему, она и правда разочаровалась, ошиблась в нем. Он для нее больше не существует: Федот, да не тот.
Стоявший рядом Логунов что-то говорил, но Яков лишь смутно улавливал смысл его слов. Все его мысли были заняты тем, как хотя бы еще один раз увидеть Светлану, сказать ей, что он не такой, как она думает, что любит ее, не хочет, не может ее потерять. Об Ольге он старался не вспоминать. Чем больше Ольга, похорошевшая за последнее время, почувствовавшая уверенность в себе, входила в его жизнь, забирая в свои руки все семейные дела, тем больше он внутренне сопротивлялся ей, сознавая в то же время, что лучшей жены ему и желать нечего. Сейчас все заслонила Светлана...
— ...У меня нет с собой карты, Яков Григорьевич, — вдруг отчетливо услышал он голос начальника заставы. — Вы наизусть все знаете, а я только привыкаю к участку. Может, съездим на заставу, посмотрим по карте, как лучше проложить тропу, о которой вы говорили. Если сделаем скрытый подход к границе и новая тропа пересечет тропы контрабандистов, весь участок возьмем вот так... — Он сжал некрупный, но крепкий, сухой и жилистый кулак.
— На заставу так на заставу, теперь все равно, — с каким-то безразличием ответил Яков.
— Что вы? — не понял Логунов.
— Все равно, говорю, заново придется вам участок осваивать.
— А, теперь понятно!
Но Яков знал, что Логунов не очень-то его понял.
Дождавшись попутной машины, они оба сели в кабину к шоферу и молча ехали до самой заставы.
В канцелярии Логунов развернул карту участка. Яков провел обкуренным, заскорузлым и обветренным пальцем линию, где должна была пройти новая тропа. Но о тропе он сейчас совсем не думал. Мысли его были на затерявшейся среди бесчисленных сопок и склонов гор дороге, по которой ехала в тряском возке Светлана. Даже похвала Логунова за то, что он так удачно наметил трассу будущей горной тропы, не радовала...
Светлана с каждой минутой все дальше уезжает от Даугана, а он почему-то сидит здесь, рассматривает на карте те самые горы, которые знает наизусть.
И вдруг возникла простая мысль: догнать возок на машине. Хотя бы вон на той, на которую работники таможни грузят ящики с сабзой. Через каких-нибудь полчаса машина отправится в сторону города и, конечно, догонит возок Светланы.
Едва дождавшись конца погрузки, он попрощался с Логуновым, быстро договорился с шофером, занял место в кабине. Надо только суметь проехать незамеченным через поселок и так же проскочить мимо Светланы. Словно мальчишка, едущий зайцем, он пригнулся в кабине, когда шофер, нажимая по его просьбе «на всю железку», мчался через Дауган. Там, где не был расчищен снег, белыми языками залегавший поперек завьюженной дороги, он видел узкую колею — следы колес возка. Эти следы он и ночью мог отличить от тысячи других тележных следов. Машина хотя и осторожно, словно ощупью, но довольно быстро шла по дауганским вилюшкам. Спуск кончился. Они ехали теперь по дну котловины, мимо заснеженных каменных мамонтов Асульмы, протянувших в долину хоботы и лапы. Здесь можно было прибавить скорость. Навстречу им время от времени проносились крытые брезентом грузовики, тянулись подводы.
Возок показался впереди совсем внезапно, за поворотом. Яков едва успел пригнуться в кабине, чтобы Светлана, оглянувшись, не узнала его. Гулкие удары сердца отдавались у него в ушах, казалось, что не только шофер, с интересом наблюдавший за ним, но и Светлана слышат, как оно стучит.
Так же неожиданно впереди замаячил пустующий сейчас, завьюженный барак.
— Останови, браток. Спасибо, что хорошо вез, — подхватив свои костыли и выбираясь из кабины, поблагодарил шофера Яков.
Предстояло еще проскакать на трех ногах сто пятьдесят метров, которые отделяли барак от шоссе. Он не будет ждать Светлану у дороги, просить, как милостыню, ее внимания. Она, конечно, остановится, увидев его, сделает это из простой человеческой жалости. Но жалости ему не надо. Сейчас он затопит в бараке печку, и, если Светлане хоть чем-то дорога та памятная ночь, она не проедет мимо. Втайне он надеялся, что, увидев над крышей дым, она решит, что в бараке отдыхают ремонтные рабочие, и захочет проститься с ними. Да и вообще, кто откажется, просидев больше двух часов в возке на морозе, выпить в тепле пиалу горячего чая, отогреться. Важно успеть затопить печку, расчистить снег перед дверью, убрать и привести в порядок запущенное жилье.
Скользя по льду, он запрыгал на костылях к бараку. Вот и дверь. Привычным движением нащупал ключ, спрятанный в углублении под крышей, отомкнул замок. Все здесь выглядело так, как было тогда: прибрано, рядом с печкой высится горка дров, на нарах аккуратно разложены набитые соломой матрасы.
Яков затопил печку, отыскал лопату, чтобы расчистить перед дверью снег, заровнять идущие от самой дороги следы костылей. Очистка снега потребовала много усилий и времени. На костылях нелегко было делать даже такую простую работу.
В печке весело загудел огонь, на конфорке домовито затянул свою песню огромный артельный чайник.
Припав к окну, Яков с нетерпением стал ждать появления возка... Он тешил себя надеждой: может,
