приезжает, только сам-то застрял на одном месте и, как рыба в сетке, запутался в своих делах».
— Ну, здравствуй еще раз, старшина Галиев, — он протянул руку. — Поздравляю тебя с новой должностью: Давай объясняй задачу.
— Задача простая: садись на коня и поскорее скачи на стык с участком Пертусу. Задержали там непонятного человека. Надо допросить его, в следах разобраться. Да еще комендант приказал: не успеешь на стык, поезжай в комендатуру.
— Какой комендант? Федор Афанасьевич, что ли?
— Он самый...
Яков задумался. Неспроста его приглашал Карачун. Этот в самую страду зря отрывать от дела не будет.
Догадываясь, что его ждут немалые испытания, он вскочил в седло, коротко сказал:
— Я поехал!
— Поезжай, — отозвался Галиев. — С тобой красноармеец Ложкин поедет, вон он у конюшни, коня седлает.
Минуту спустя Кайманова догнал молодой пограничник, назвавшийся красноармейцем Ложкиным. Оба зарысили по тропе, ведущей к стыку участков соседних застав...
С седловины Яков увидел у проселочной дороги две машины, рядом с ними — группу людей. Машины — новенькая легковая «эмка» и полуторка — принадлежали управлению погранвойск. Похоже было на то, что присутствовало большое начальство. Один из командиров издали заметил всадников, снял фуражку, помахал ею над головой. Яков узнал в нем Федора Карачуна.
Невольно придерживая рысистый бег коня, он обдумывал, как ему вести себя с Федором. Федор вроде неспособен расставлять ловушки. Вызвали, скорей всего, для какого-то дела, а раз так, нужно быть готовым ко всему.
Привычно осматривая местность, заметил у обочины тропы след человека, прихваченный чуть сцементировавшейся корочкой, какая появляется после дождя. Немного дальше следы диких коз. Решил было, что стадо спугнули приехавшие командиры, и оно находится где-нибудь неподалеку, но, присмотревшись, понял: следы старые. Их тоже чуть-чуть прихватило корочкой.
Спустились в низину, быстро проехали по ней и, обогнув сопку, оказались у того места, где стояли автомашины. Среди пограничников Яков заметил плотную фигуру начальника погранвойск, подумал: «Дело нешуточное: комбриг Емельянов зря не приедет».
Едва всадники приблизились, Карачун взял под козырек, доложил начальнику войск о прибытии следопыта, переводчика и руководителя бригады содействия, председателя поселкового Совета Даугана Кайманова.
— Что-то уж очень торжественно, — отвечая на рукопожатие комбрига, смущенно сказал Яков.
Крупное грубоватое лицо Емельянова встревожено. Не трудно было догадаться, что речь пойдет не об охоте, как в первый его приезд на Дауган, а о чем-то действительно важном. Заговорил комбриг неожиданно спокойным и ровным голосом:
— Мы вас оторвали от срочных дел ввиду чрезвычайности обстоятельств. Для начала скажите свое мнение, что за след на обочине дороги?
Едва взглянув на след, Яков понял, что задача ему досталась довольно простая. Странно, почему не решил ее Карачун? Может, и решил, но хотел получить подтверждение? След успел покрыться тончайшей, едва заметной, плотно сцементировавшейся корочкой, точно такой же, как и козьи следы возле тропы, по которой ехал вместе с Ложкиным. С одной стороны тропы козы паслись спокойно, по другую вдруг стали делать огромные скачки. Скорее всего, именно этот человек их и спугнул.
Только очень опытный глаз мог заметить и тончайшую корочку, и обвалившиеся кое-где засохшие края следа, и едва заметную усадку грунта.
Чей след? Яков задумался, прошел шагов по сто сначала в одну, потом в другую сторону. Зрительная память у него была отличная. Он безошибочно мог узнать следы любого жителя Даугана и большинства старослужащих пограничников своей заставы. «У наших таких сапог нет». Стал вспоминать, что приходилось видеть на соседних заставах. Вдруг перед глазами отчетливо возникла картина. На плоском камне, прикрытые плащом, трупы погибших Шевченко и Бочарова. Немного в стороне Бассаргин и Павловский. Переминаясь с ноги на ногу, заместитель начальника резервной заставы с вызовом смотрит на Бассаргина. Через несколько месяцев снова та же котловина. Павловского отчитывает комиссар Лозовой. Потом приказывает Бассаргину доставить Павловского в комендатуру... Так это же его, Павловского, след! Еще тогда Яков обратил внимание на широкий каблук и очень узкий носок его сапога.
Еще раз пригляделся к отпечаткам следа: да, тот же постав ноги, щеголеватый носок. «Но почему Павловский здесь? »
Павловский действительно был здесь, стоял рядом с Федором Карачуном, изредка обращался с какими-то вопросами к комбригу Емельянову. Вид у него невозмутимый, держался он независимо, говорил с комбригом чуть ли не на равных.
— След старый, — сказал Яков, обращаясь к начальнику войск. — В прошлую пятницу утром в этих местах, вон у того родника, охотился Павловский.
Все невольно обернулись к растерявшемуся от неожиданности Павловскому. Вывод, что Павловский охотился, Яков сделал скорее по догадке, но попал в точку. Начальник войск и комендант переглянулись.
— Так... — проговорил комбриг Емельянов. — Кажется, вы этого не отрицаете? — взглянул он на незадачливого охотника.
— Никак нет... — пробормотал ошарашенный Павловский.
— Вы тоже были здесь с ним? — Этот вопрос комбриг задал Якову.
— Вторую неделю не выхожу с Даугана. Хлеб убираем. Сейчас не до охоты...
Кустики бровей начальника войск сами собой полезли вверх. Он снова глянул на улыбавшегося Карачуна и только протянул: «М-да...»
— Вы можете заверить ваш вывод письменно, товарищ Кайманов? — спросил комбриг.
— Хоть печать поставлю...
Насчет печати было сказано, пожалуй, лишнее, но Емельянов не обратил на это внимания.
— Тогда объясните.
— В пятницу часов в семь утра накрапывал дождь, — медленно, словно раздумывая, начал Яков. — Следы после того, как высохли, прихватило корочкой. Значит, человек прошел здесь перед самым дождем. Кто прошел? Мы в своей округе каждого знаем. Вот смотрите. Это старый след, а это свежие следы Павловского. А что он на охоте был, тоже просто. Вон в тех камнях родник. К нему на рассвете курочки прилетают. Там вон Павловский засидку делал. Стебельки ему мешали, он их сломал. Приходил курочек пострелять — тут всегда их много, а из-за седловины в это время — козы. Начал дробь на картечь менять, щелкнул замком, чтоб патрон вытащить, спугнул коз. Лупанул в белый свет. Вот и все.
В подтверждение своих слов Яков отошел в сторону и на расстоянии десяти — пятнадцати шагов от засидки Павловского обнаружил потемневший картонный кружочек — пыж, каким закрывают дробь в гильзе, передал его Емельянову.
— Все-таки я не дробью, а картечью стрелял, — выпалил Павловский, чтобы хоть чем-нибудь уязвить Якова.
— Бывает, и картечью мажут...
Пограничники засмеялись. Но, едва возникнув, смех тут же оборвался: Емельянов не улыбнулся.
— Я отдавал распоряжение, — сказал он, — охотиться в пограничной зоне на любую дичь только с разрешения начальников отрядов. У вас было такое разрешение?
— Никак нет, — пробормотал Павловский.
— Комендант, сделайте выводы, — взглянув на Карачуна, коротко приказал комбриг.
Кайманов с усмешкой смотрел на Павловского, видел, что в его близко посаженных глазах мечутся молнии, а прямой, как равнобедренный треугольник, нос покраснел от злости. Но Яков нисколько не боялся ни молний Павловского, ни его злости. Еще ни один человек не мог выдержать его взгляда. Не выдержал его и Павловский. Пустить в него пулю этот щеголеватый командир, пожалуй, может, но сломать волю своим взглядом — никогда. Безо всякого сожаления раскрыл Яков провинность лощеного выскочки. И
