Другие лицемерные были девушки, которые продали свое время и поступились своими привычками, склонностями и приличностями за деньги. Они притворялись, что любят детей, простую жизнь и телесную красоту. Притворяться им было нетрудно, потому что другие были им верными образцами.
Сегодня сестер провели и в здания колонии. Показали все, что успели показать в один час: вещи, сделанные детьми, — книги и картины, — предметы, принадлежащие тому или другому из детей. Показали сад с фруктовыми деревьями, с грядами и с клумбами, с пчелиным гудением, с медвяным запахом цветов и с нежною мягкостью густых трав.
Но уже торопились сестры и скоро ушли.
Они хотели идти домой, но как-то запутались в дорожках и вышли к дому Триродова. Увидела Елисавета над белою стеною высокие башни, вспомнила некрасивое и немолодое лицо Триродова, и сладкая влюбленность, как острое опьянение, жутко охватила ее.
Незаметно подошли совсем близко к усадьбе Триродова. Идти бы им домой. Нет, остановились под белою стеною, у тяжелых запертых ворот. Калитка была приоткрыта. Кто-то тихий и белый смотрел в ее отверстие на сестер зовущим взглядом. Сестры нерешительно переглянулись.
— Войдем, Веточка? — тихо спросила Елена.
— Войдем, — сказала Елисавета.
Сестры вошли, — и попали прямо в сад. У входа они встретили старую Еликониду. Она сидела на скамье близ калитки и говорила что-то неторопливо и невнятно. Не видно было, кто ее слушал. Может быть, сама с собою говорила старая.
Старая Еликонида прежде нянчила Киршу. Теперь она исполняла обязанности экономки. Она всегда была угрюма и в разговорах с людьми не любила тратить лишних слов. Сестры попытались было поговорить с нею, спросить ее кое о чем — о порядках в доме, о привычках Триродова, — любопытные девушки! Больше спрашивала Елена. Елисавета даже унимала ее. Да все равно, ничего не удалось узнать. Старуха смотрела мимо сестер и бормотала в ответ на все вопросы:
— Я знаю, что знаю. Я видела, что видела.
Подошли тихие дети. Под тенью старых деревьев стояли они неподвижно, как неживые, и смотрели на сестер безвыразительным, прямым взором. Жутко стало сестрам, и они поспешили уйти. Вслед им слышалось угрюмое бормотание Еликониды:
— Я видела, что видела.
И тихим-тихим смехом засмеялись тихие дети, словно зашелестела, осыпаясь, листва по осени.
Молча шли сестры домой. Теперь они вспомнили дорогу и уже не сбивались. Вечерело. Сестры торопились. Влажная и теплая липла к их ногам земля, точно мешала идти скоро.
Уже сестры были недалеко от своего дома, как вдруг в лесу встретили Острова. Казалось, что он ходит и что-то высматривает. Завидевши сестер, он метнулся в сторону, постоял за деревьями и вдруг быстро и неожиданно подошел к сестрам, так неожиданно, что Елена вздрогнула, а Елисавета гневно нахмурила брови. Остров поклонился с насмешливою вежливостью и заговорил:
— Могу я вас спросить кое о чем, прелестные девицы?
Елисавета спокойно поглядела на него и неторопливо сказала:
— Спросите.
Елена пугливо молчала.
— Гуляете? — опять спросил Остров.
И опять ответила Елисавета коротким:
— Да.
И опять промолчала Елена. Остров сказал полувопросительно:
— Близко здесь дом господина Триродова, если не ошибаюсь.
— Да, близко. Вот по той дороге, откуда мы пришли, — сказала Елена.
Ей захотелось победить свой страх. Остров прищурился, подмигнул ей нахально и сказал:
— Благодарим покорно. А вы сами кто же будете?
— Может быть, вам не очень необходимо знать это? — полувопросом ответила Елисавета.
Остров захохотал и сказал с неприятною развязностью:
— Не то что необходимо, а очень любопытно.
Сестры шли торопливо, но он не отставал. Неприятен был он сестрам. Было что-то пугающее в его навязчивости.
— Так вот, милые девицы, — продолжал Остров, — вы, по-видимому, здешние, так уж дозвольте вас поспрошать, что вы знаете о господине Триродове, которым я весьма интересуюсь.
Елена засмеялась, может быть, несколько притворно, чтобы скрыть смущение и боязнь.
— Мы, может быть, и не здешние, — сказала она.
Остров засвистал.
— Едва ли, — крикнул он, — не из Москвы же вы сюда припожаловали босыми ножками.
Елисавета холодно сказала:
— Мы не можем сообщить вам ничего интересного. Вы бы к нему самому обратились. Это было бы правильнее.
Остров опять захохотал саркастически и воскликнул:
— Правильно, что и говорить, прелестная босоножка. Ну, а если он сам очень занят, а? Как тогда прикажете поступить для получения интересующих меня сведений?
Сестры молчали и шли все быстрее. Остров спрашивал:
— А вы не из его колонии? Если не ошибаюсь, вы — тамошние учительницы. Насколько можно судить по вашим легким платьицам и по презрению к обуви, думаю, что я не ошибаюсь. Ась? Скажите, занятно там жить?
— Нет, — сказала Елисавета, — мы не учительницы, и мы не живем в этой колонии.
— Жаль-с! — с видом недоверчивости сказал Остров. — А я бы мог порассказать кое-что о господине Триродове.
Остров внимательно посмотрел на сестер. Они молчали. Он продолжал:
— Я таки пособрал кое-какие сведения и здесь, и в иных прочих местах. Любопытные вещи рассказывают, очень-с любопытные. Откуда у него деньги? Вообще, очень много подозрительного.
— Кому подозрительно? — спросила Елена. — И нам-то что за дело?
— Что за дело вам-то, милые красотки? — переспросил Остров. — Я имею основательное подозрение, что вы знакомы с господином Триродовым, а потому и надеюсь, что вы мне о нем порасскажете.
— Лучше не надейтесь, — сказала Елисавета.
— Разве? — развязным тоном возразил Остров. — А я его знаю давненько. В былые годы живали вместе, пивали, кучивали. И вдруг потерял я его из виду, а теперь вдруг опять нашел. Вот и любопытствую. Друзьями были!
— Послушайте, — сказала Елисавета, — нам не хочется с вами разговаривать. Вы бы шли, куда вам надо. Мы не знаем ничего любопытного для вас и не скажем.
Остров, нахально ухмыляясь, сказал:
— Вот как! Ну, это вы, прелестная девица, напрасно и неосторожно так выражаетесь. А ежели я вдруг свистну, а?
— Зачем? — с удивлением спросила Елисавета.
— Зачем-с? А может быть, дожидаются и на свист выдут.
— Так что же? — спросила Елисавета.
Остров помолчал и сказал потом, стараясь придать своему голосу пугающую внушительность:
— Попросят честью рассказать побольше подробностей о том, что господин Триродов делает за своими оградами.
— Глупости! — с досадою сказала Елисавета.
— А впрочем, я только шучу, — сказал Остров, меняя тон.
Он прислушивался. Кто-то шел навстречу. Сестры узнали Петра и быстро пошли к нему. По их торопливости и смущению Петр понял, что этот идущий за сестрами человек неприятен им. Он всмотрелся, вспомнил, где его видел, нахмурился и спросил у сестер:
