был передать трепетно внимавшей ему девушке, — но я знал, что ее чистая душа переселилась в девочку, рожденную в час ее тихой кончины, в девочку, родившуюся на этом блаженном берегу.
— Как вы могли это знать?
— Я это знал, потому что я видел этот дивный берег, я видел его в таинственном видении в час ее тихой смерти.
— Этот берег? — с благоговейным ужасом спросила Имогена.
— Да. И эти волны, и эти пальмы, и каждый камень на этом берегу, и этот очерк белых, дальних скал. И когда я увидел тебя, о Имогена, тебя на этом берегу моих сладких снов, пророческих снов, я понял, что это — ты, что в тебя переселилась ее чистая, светлая душа, и наполнила тебя своею дивною прелестью. И вот час свидания настал, Имогена, моя Имогена, — и мы вновь узнали друг друга, потому что на небесах наши души сочетал неразрывным союзом праведный Бог.
— Танкред! — тихо воскликнула Имогена.
Сладостный восторг пьянил ее простодушное сознание.
Огни восхищения пронизали ее невинное тело. Она доверчиво и нежно прижалась к Танкреду.
Торжество достигаемой победы и любви, творимой по воле, наполнило душу Танкреда, — опять восторг творимого счастия пламенел в душе этого неутомимого искателя любви. Но им самим вызванные, овладели его душою нежность и умиление и, наивные, как девочки, мешали грубому торжеству страсти.
Невинны были их поцелуи, и сладким забвением покрытый отошел от их взоров вечерний, тихий мир земли.
Глава пятидесятая
Танкред и Имогена стали видеться часто. Всегда тайком, в местах уединенных. Случались с ними при этом приключения, довольно опасные для Имогены. Не раз уже Имогена близка была к тому, чтобы возбудить подозрения старого отца. Но с утонченною хитростью, которая свойственна юной влюбленности, она постоянно умела находить правдоподобные объяснения для своих частых отлучек и опаздываний. Переживаемые ею теперь страхи и опасности придавали острую, еще не изведанную дотоле прелесть ее жизни.
Так сладко и жутко было отдаться возлюбленному! И жизнь ее тогда разделилась между новою тоскою стыда и раскаяния и новою радостью страсти.
Имогена была у исповеди и каялась со слезами искреннего раскаяния. Ее духовник, пожилой иезуит, человек жестокий и сладострастный, наложил на нее тяжелую эпитимию. Но не требовал от нее, чтобы она забыла свою грешную любовь. После иезуитской дисциплины Имогена долго стояла на коленях на каменном, холодном полу капеллы и радовалась тому, что ее любовь не отнята от нее.
И грешила опять, и каялась снова, радуя иезуита послушанием в исполнении всех налагаемых им на нее покаянных упражнений.
В голове маркизы Элеоноры Аринас зрели темные, опасные, коварные планы. Она давно уже взвешивала в уме, выгодно или невыгодно для нее будет вызвать ссору королевы Ортруды с принцем Танкредом, открывши королеве измены Танкреда и его преступные замыслы. И решила, что скорее это будет выгодно: ускорит назревающие события и заставит Танкреда действовать решительно. Элеоноре казалось, что взбалмошная Маргарита Камаи как нельзя лучше годится для этой цели. Элеонора осторожно наводила Маргариту на мысль о том, что у Танкреда есть новая любовница и что это — графиня Имогена Мелладо.
Впрочем, Маргарита и сама сумела выследить новую страсть Танкреда. Бешеная жажда мести зажглась в ней. Она стала распускать в обществе слухи о связи Танкреда с Имогеною. При встречах с Имогеною она говорила ей колкости, издевалась над застенчивою девушкою, чуть не доводила ее до слез.
Однажды Маргарита приехала к Имогене. Произошла тяжелая сцена. Маргарита сказала прямо:
— Графиня Имогена, я знаю все. Не отпирайтесь. Вы — любовница принца Танкреда.
Имогена вспыхнула.
— Я… Что вы говорите? — растерянно лепетала она.
— Оставьте его, — говорила Маргарита, — или вам будет худо. Я ни перед чем не остановлюсь. Все узнают ваш позор.
Сыпала угрозы за угрозами. Потом от угроз перешла к униженным мольбам. Рассказывала, как она любит Танкреда. Как он любил ее.
Имогена плакала и не знала, что говорить, что делать. Отчаяние и ужас владели ею.
В ту ночь она не заснула ни на минуту и плакала, плакала. Но когда пришел час идти на свидание с Танкредом, пошла. Притворялась веселою, чтобы Танкред не догадался. И сама ему ничего не сказала.
Маргарита решилась нажаловаться на принца Танкреда королеве Ортруде. Сама додумалась в ревниво-бессонные ночи, и коварные внушения Элеоноры помогли, ободрили, дали силы не отступить перед осуществлением этой мысли. Написала королеве письмо с просьбою принять.
Ортруда прочитала это письмо медленно и внимательно. Какое-то острое предчувствие пронизало ее. Графиня Маргарита Камаи всегда была неприятна Ортруде. Но не было никакой причины отказать ей в приеме. Хотя и с большою неохотою, Ортруда все-таки назначила день и час приема.
Маргарита надела установленный наряд. Тщательно осмотрела себя в зеркало и осталась довольна своим матово-бледным лицом и горящими черными глазами.
И вот королева Ортруда и Маргарита остались одни. Маргарита была смущена и взволнована больше, чем ожидала. Здесь, в старом королевском замке, перед лицом любезной Ортруды, которую она так долго обманывала, ее вдруг охватил мистический, от древних поколений наследственно перешедший благоговейный страх, внушаемый носителями высокой власти. Этого страха Маргарита не могла преодолеть. Руки ее, красивые на белом шелке платья, робко, как у девочки, дрожали.
Маргарита лепетала несвязно, сбивчиво, называя имена Танкреда, Сабины, Элеоноры. И сначала нельзя было понять, что она хочет сказать. Наконец Ортруда поняла, что она говорит о любовных похождениях Танкреда. То, о чем уже слышала Ортруда, о чем она и сама догадывалась, не придавая этому большого значения, охотно готовая все это извинить. Какие-то мимолетные связи с продажными, полупродажными и готовыми продаться женщинами.
Ортруда сказала брезгливо:
— К чему мне знать все эти приключения! Пока мы очень юны, мы ждем от наших возлюбленных чуть ли не ангельских совершенств. Но я — не девочка.
Но Маргарита продолжала, — и вот Ортруда слышит что-то новое. О невинных. О девах. Об отчаянии опозоренных семейств. Об Имогене Мелладо.
— Вы говорите неправду, графиня! — гневно сказала Ортруда. — Уйдите от меня. Я вам не верю. Не хочу и не могу верить.
Маргарита бросилась к ногам Ортруды. Рыдая, говорила:
— Государыня, ради Бога, выслушайте меня. Вы должны мне поверить! Спасением моей души клянусь, что я сказала правду.
— Уйдите! — повторила Ортруда.
— Вы мне поверите, ваше величество! — восклицала Маргарита.
— Никогда! — решительно сказала Ортруда.
Маргарита встала. Посмотрела прямо в лицо Ортруде.
На ее губах пробежала дерзкая улыбка. Маргарита сказала:
— Государыня, не верность к вам заставляет меня говорить вам это, а иное чувство. О, я — гадкая, презренная!
— К чему такое самоунижение! — презрительно сказала Ортруда.
Маргарита заплакала. Продолжала:
