Танкреда, уже не боялась Ортруда смерти. В иные минуты даже радостна была Ортруде мечта о смерти. В подземных чертогах Араминты Ортруда казалась сама себе бестелесною тенью, блуждающею в мертвом царстве. И с вершины своей одинокой башни она смотрела на мир, как на мир чужой и далекий.
Афра провела Филиппа Меччио через свою квартиру во дворце в сад королевского замка. Они прошли над высоким берегом моря, где мглистая, голубовато-желтая легко золотилась широкая даль, и спустились в прохладу строгих, прямых аллей. Афра спросила:
— Вам нравится здесь, в этом саду, Филиппо?
Филиппо Меччио прямо и даже резко ответил, словно он готов был к этому вопросу:
— Нет, Афра, совсем не нравится.
— Почему? — спросила Афра.
Ее удивил этот неожиданный ответ. Филиппо Меччио отличался всегда изысканным, тонким вкусом, любил природу, любил искусство и понимал его. Афра смотрела на Филиппа Меччио с ожиданием. Он улыбнулся и сказал:
— Будем благодарны природе и людям. Солнце здесь, как везде, прекрасно, недоступно и справедливо, — и, как везде, цветы благоухают. Это все хорошо. Только это. И все же не нравится мне здесь, хотя здесь и солнце, и цветы, и на тонкий песок аллеи ложатся легкие следы милых ног моей Афры.
Афра спросила:
— Почему же вам здесь не нравится, милый Филиппо?
Филиппо Меччио отвечал:
— Потому что в этом саду не орут и не возятся толпы уличных сорванцов. Слишком скучно здесь, милая Афра, слишком тихо для городского сада. Где нет детей, этих милых, вечно беспокойных, забавно- злых зверенышей и чертенят, там плохо. Скупое, эгоистичное довольство греется там, замкнувшись от света. Жестокие зубы его всегда готовы растерзать дерзкого нарушителя его несправедливого, одинокого покоя.
Афра тихо покачала головою и сказала.
— Вы эстетику хотите подчинить соображениям моральной природы. А разве эстетика должна подчиняться этике?
— Между этими двумя сестрицами большая дружба, — сказал Филиппо Меччио. — Кто обижает одну, тот заставляет плакать и другую. Интимного искусства в наши дни нет и быть не может, как не должно быть и закулисной, тайной политики.
Афра сказала:
— Высокое искусство — искусство для немногих.
Филиппо Меччио возразил:
— Нам-то что до этих немногих! Пусть они услаждаются тепличным искусством, — мы идем с толпою. А самосознание толпы растет. Толпа перестает быть чернью и превращается в народ. Вот потому искусство и должно быть всенародным, как всенародною должна быть политика. Народ хочет быть не только господином в политике, но и покровителем искусств.
— Хочет, но может ли? — спросила Афра.
Филиппо Меччио уверенно возразил:
— Сможет. Кто хочет, тот и может. А самолюбивые жрецы искусства должны знать, что искусство, которое не хочет быть всенародным, вырождается. И этот сад почти совсем хорош, но чего ему недостает? Веселой толпы, и чтобы подвыпивший в праздник рабочий сел под этою гордою пальмою, обнимая свою краснощекую невесту, и чтобы городские мальчишки и девчонки вместе со своими самострелами, аэропланами, куклами и мячиками внесли сюда немножко беспорядка и много новой, вольной, своеобразной красоты. Впрочем, я готов говорить на эту тему без конца, особенно с вами, Афра, а может быть, королева уже нас ждет.
— Королеве Ортруде понравилось бы то, что вы теперь говорите, — сказала Афра.
Филиппо Меччио невесело сказал:
— Что ж! Знатным господам иногда нравятся плебейские вольные речи. Это кажется им пикантно.
Афра улыбнулась, сказала:
— Я скажу королеве, что вы здесь.
И ушла. Филиппо Меччио остался один в павильоне, где был розовый полумрак, молчание таилось и прохлада. Нежно дрожало в воздухе что-то, словно пел в вышине невидимый хор эфирными голосами. Где- то близко лепетала влажная, брызгая, струя фонтана. Небо сквозь высокие окна мерцало оранжевым сводом, бросая золотистые блики на глубокую зелень деревьев сада и на голубые кисти агератумов.
Филиппо Меччио задумался и не услышал легкого на песке аллеи шелеста шагов королевы Ортруды и Афры. Они вошли в павильон обе, тихие, и глубокий, золотой голос Афры назвал негромко его имя. Филиппо Меччио встал. Афра представила его королеве и ушла.
Королева Ортруда и Филиппо Меччио остались одни. Привычным движением тонкой руки королева Ортруда указала Филиппу Меччио легкий белый стул у окна и сама села недалеко. Было легкое замешательство. Ни Ортруда, ни Филиппо Меччио не нашли сразу, что сказать, и молча смотрели друг на друга. Наконец королева Ортруда сказала:
— Я хотела вас видеть, господин Меччио, или, вернее, слышать.
Филиппо Меччио молча поклонился. Королева Ортруда продолжала:
— Я бы хотела услышать от вас, господин Меччио, что побуждает вас действовать так непримиримо и так враждебно относиться к современному строю. Я надеюсь, что вы будете со мною совершенно откровенны.
Филиппо Меччио сказал с обычною своею уверенностью:
— Мне легко будет оправдать надежду вашего величества, — я никогда не говорю иначе как откровенно.
Королева Ортруда улыбнулась и сказала:
— Я вас слушаю, господин Меччио. Если вы будете говорить мне так же откровенно, как вы говорите вашим обычным, восторженным слушательницам, то и я, как любая из них, так же внимательно выслушаю вас. Хотя, может быть, и не решусь аплодировать.
Филиппо Меччио говорил долго. Сегодня он был особенно красноречив, но хотя он и старался здесь отрешиться от приемов митингового оратора, это ему плохо удавалось, и его пафос казался иногда излишним в этих красивых стенах, расписанных легкими фресками, перед этою спокойно-внимательною женщиною, привыкшею к бесстрастному обсуждению государственных вопросов.
Наконец Филиппо Меччио замолчал. Королева Ортруда задумалась. Спросила:
— Вы хотите республики?
Филиппо Меччио спокойно отвечал:
— Да, государыня.
Королева Ортруда спросила:
— Разве для народа не все равно, какая форма правления в государстве?
И так же спокойно ответил Филиппо Меччио:
— Не совсем все равно.
Королева Ортруда говорила:
— Мне кажется, что вы, господин Меччио, очень ошибаетесь в самом основном. Вы соединяете социализм с республикою и с революциею. Но ведь социализм есть результат чисто хозяйственных явлений.
Филиппо Меччио сказал:
— Мы сделаем из республики предисловие к социалистическому строю.
— Вы думаете, — спросила королева Ортруда, — что завоевание республики может улучшить жизненное положение пролетариата?
Филиппо Меччио отвечал:
— Конечно, нет. Но республика даст более удобную почву для завоевания социального строя, и вот почему.
