У одного мальчика мама была строгая, и папа был строгий. Как папа или мама увидят своего мальчика, так сейчас и закричат на него:
— Не шали! Как ты смеешь шалить, скверный мальчишка! Тишину и порядок нарушаешь.
Ну, а мальчик, известно, ребячьим делом, без шалостей не мог прожить. Он бы и рад не огорчать папашу и мамашу, да никак не мог удержаться: нет, нет, да и нашалит.
Вот однажды папа с мамой и сказали:
— Слова на тебя не действуют, так мы перейдем к делу. Мы тебя скрутим, — ты у нас позабудешь как шалят.
Хорошо, — сказано, сделано. Связали мальчику руки веревочкою так, чтобы добрые слова писать он мог, а на дерзкие слова чтобы у него не было размаха; поноски для папаши с мамашею носить можно, а в барабан бить нельзя. Связали ему ноги, — ходить тихохонько можно, а уж побежать, — нет, брат, шалишь, не побежишь. На лицо надели хорошенький намордничек, — манную кашку кушать можно, а кусаться и думать не моги. К спине привязали палку, чтобы мальчик прямо держался, по форме. Ну, так скрутили мальчика, что просто беда. Не может мальчик и шага лишнего сделать. И стал мальчик скучный, все плакал потихоньку. А папа с мамой говорили:
— Плачь, плачь, — видишь, как нехорошо шалить. Мы тебе раньше доверяли, а теперь уж ты потерял право на доверие. Сам на себя пеняй.
Бродит тихонечко мальчик, а соседские ребята над ним смеются. А у мальчика папа и мама были строгие, но глупые. Они сначала радовались, что соседи над мальчиком смеются. И сами мальчика стыдили.
— Видишь, — говорят, — все над тобою смеются.
Только один раз, когда они спали, кто-то разбил им стекло в окне. Бросили с улицы камень, а на камне бумажка привязана, а на бумажке написано очень крупными буквами: «Это вам за то, что вашего мальчика обижаете».
Папа с мамой прочитали бумажку по складам, шибко рассердились, своего мальчика наказали, городовому пожаловались, — только городовой ничего не мог сделать. Окрутили папа и мама мальчика еще новыми веревочками, — даже и там второй раз связали, где уже и раньше было связано, и легли спать, — сами поели, а мальчик без ужина, но привязанный к своей кроватке для спокойствия и безопасности, и чтобы на стену не полез.
Только им в эту ночь и второе стекло камнем высадили, и на камне опять бумажка была, а на бумажке написано: «И все стёкла высадим, если мальчика обижать станете».
Тогда папа с мамой струсили, пошли ко всем соседям, и везде объявили:
— Мы с нашего мальчика излишние веревочки снимем.
Сняли с мальчика половину веревочек, — те, что лишние были навязаны, — и легли спать спокойно, — колпаки надели, и спят, думают, — никто их не тронет.
Идол и переидол
Сошлись на улице двое мальчишек и ну переругиваться. Сперва ругались, а потом один перед другим выхваляться стали. Один говорит:
— У меня мамка пьяная-распьяная лежит на полу и последними словами ругается.
А другой говорит:
— А у меня и вовсе мамки нет, — я из банной сырости завелся.
— Эка невидаль! — говорит первый, — я своих богов продал, деньги пропил.
— Важное кушанье! — отвечает другой, — и я богов продал, а на те деньги идола купил.
— А я у соседа переидола украл.
— Мой идол большой, деревянный, — я тебе им голову проломлю.
— А у меня переидол железный, — махну, ты у меня разлетишься.
Принесли они идола и переидола: идол — оглобля, переидол — лом железный. Стали драться. Кровь течет, башки трещат, а они знай себе дерутся. Понравилось.
Харя и кулак
Сидела в избе Харя и глядела на улицу. Сидит, глядит — мухи дохнут, молоко киснет.
Шел мимо Кулак. Понравилась ему Харя. Он и говорит:
— Харя, а Харя, иди за меня замуж.
А Харя ему отвечает:
— Пошла бы я за тебя замуж, а только вы, мужчины, коварные изменщики. Променяешь меня на прекрасную Алёну, а я буду самая разнесчастная.
Кулак отвечает:
— Не боись, я эту Алёну сокрушу, ты мне только дай ее адрес.
Харя очень обрадовалась, заставила Кулака побожиться, что он не обманет, и дала ему Алёнин адрес. Пошел Кулак к Алёне прекрасной, нашел Алёну прекрасную по адресу и своим глазам не верит. Спрашивает:
— Ты Алёна прекрасная?
Алёна смеется, говорит:
— Я сама и есть.
Плюнул Кулак, говорит:
— Ни кожи, ни рожи, ни виденья. Не хочу о тебя и руки марать.
Пошел к Харе. Поженились. Каждый Божий день дерутся. Все Харя Кулака к Алёне ревнует.
Застрахованный гриб
Один гриб застраховался. Съездил в столичный город, заплатил, сколько потребовалось, на все лето застраховался, и вернулся в свой лес. На шляпку ему дощечку малую гвоздиками приколотили, а на дощечке надпись, очень явственно обозначает: Страховое общество Россия. Стоит гриб, и кичится. От всех грибов ему большое почтение.
Пришли в тот лес коровы. Траву едят, грибами лакомятся, сами кутасами побрякивают да хвостами помахивают, оводов отганивают. Очень хорошо себя чувствуют. Как генералы на даче. А как подойдут к застрахованному грибу, так сейчас у них на душе неспокойно становится, и они поскорее назад.
— Его, — говорят, — нельзя есть. Он, — говорят, — заштрахован. От него, — говорят, — надо подальше, а то еще невзначай ногой на него ступишь, беды не оберешься.
Но вот подошла одна корова, хочется ей этот гриб съесть. Стоит и думает:
— А что мне будет, если я его стрескаю?
Спрашивает других коров:
— А где тут гриб стоит заштрахованный?
Такой вид из себя делает, будто бы сама не видит.
Показали.
— А какая, — спрашивает, — на нем штраховка?
— А вот, — говорят, — дощечка малая. Штука она маленькая, а сила в ней большая.
Подумала корова, языком дощечку малую лизнула, рогом подпихнула, — свалилась тут дощечка малая на гнилой пень.
