покой, — вдали сверкнула первая молния. Долгие и медленные прошли секунды, и донеслось далекое рокотание грома. Радостное возбуждение, как всегда во время грозы, опять охватило Ортруду. Она торопливо простилась с Афрою и ушла к себе.
Под легкою рукою Ортруды повернулись бесшумно бронзовые выключатели, — заискрились ограненные покровы электрических веселых лампочек, стало весело, нарядно и уютно в просторной опочивальне, и было странно слышать в ней возрастающие за стеною голоса яростной бури. Ортруда позвонила. Ловкая молодая девушка проворно и безмолвно раздела Ортруду, откинула одеяло ее постели, переложила со столика у окна на столик у кровати начатый роман и ушла.
Прежде чем лечь, Ортруда раздернула занавеси одного из окон. Легла, смотрела в окно, слушала могучие вопли бури.
После знойного дня налетела на Острова буря, ведьма безобразная, страшная, с разметавшимися косами. Она ревела от злости и от боли, разрывая в неистовых метаниях о скалы и о пальмы свое свинцово-темное, струистое тело. Непроглядный мрак окутывал испуганную землю, дрожащие в ярости волны и ожесточенное небо. Жалобно стонали и трещали деревья, — страх смерти носился над ними. Ветер свистел, миллионы змей неслись в воздухе с яростным шипением. Морские волны шумно бились у подножия королевского замка. Они казались безумно пьяными от бешенства и от печали. На краткий миг проглатывая тьму, с безумною торопливостью насыщая бешенство желаний, одна за другою быстро вспыхивали синие и зеленые змеи молний. И тогда вдруг страшный гром покрывал все звуки неба и земли — и уносился. Удар за ударом, молния за молниею, повторялись все чаще, все яростнее, все ближе. Казалось, что земля дрожит, что стены замка колеблются.
Ортруда откинула одеяло, сбросила с себя одежды и лежала, томясь и вздыхая. Электрические лампочки бросали равнодушный свет на ее приосененное белым покровом алькова тело. При ярких вспышках молний их близкий, пленный свет, казалось, меркнул, и тело Ортруды словно загоралось зеленоватыми и синеватыми огнями.
Ей было душно, и какое-то странное ожидание томило ее. Быть может, она ждала Танкреда? Она знала, что он засиделся после ужина со своими военными друзьями за бутылкою вина. Придет поздно.
Но вдруг поняла Ортруда, что не его она ждет в эту ночь. Голоса бури звали ее. Дикий восторг внезапно поднял ее с постели. Торопливо закутала она темным плащом свое обнаженное тело, быстро пробежала коридор и в круглом зале открыла дверь на башню.
На узкой лестнице было темно. Только сверкание молний в маленькие окошечки освещало порою часть влажной, покрытой плесенью стены и две-три истертые ступени. Были холодны их каменные плиты под ногами Ортруды. Здесь еще слышнее было яростное неистовство бури. Казалось, что прочные, толстые стены замка непрерывно дрожат. Казалось, что несокрушимая башня трепещет, готовая упасть.
Вот уже нет потолка над головою Ортруды, и вот уже она на верхней площадке. Только невысокий каменный парапет, такой же, как на балконе в круглом зале, ограждает ее от падения в клокочущую ярость морской пучины. Ветер неистово рвет складки ее плаща. Ортруда порывисто развела руки и сбросила плащ. Клубясь и свиваясь черною змеею, он скользнул по камню холодных плит и упал на краю площадки, остановленный преградою парапета.
Широко простирая руки, Ортруда звала Светозарного. Потоки дождя низвергались на нее. Сверкали молнии, и гром гремел над ее головою, — но на высоте над замком и над морем, в полыхании мгновенных пожаров, в диком хоре воющих и гремящих голосов не откликался ей тот, которого она звала.
Знакомый голос назвал ее имя, знакомые шаги услышала она так близко за собою — это был принц Танкред. Он поднял сброшенный ею плащ, закутал ее поспешно и увлек по лестнице вниз. Ортруда, не сопротивляясь, шла за ним. Опять взволнованный ее близостью, он шептал ей нежные слова. Она не слышала его. Печаль томила ее. Она сказала тихо:
— Он меня не услышал. Но он услышит меня.
Танкред наклонился к ней. Он не расслышал ее слов, но почему-то не захотел переспросить ее. Сказал:
— Этот ужасный замок внушает тебе, милая Ортруда, безумные поступки. Невозможно делать то, что ты делаешь.
Вслушавшись в его слова, Ортруда приостановилась и сказала с нежною настойчивостью:
— О, только люби меня, Танкред, люби меня и безумно поступающую, люби меня и восходящую на башню сбрасывать земные одежды и говорить с громами. Люби меня, люби меня, Танкред!
— Ты знаешь, Ортруда, как я люблю тебя, — отвечал Танкред, — ты вся холодная и мокрая.
Ортруда засмеялась.
— Если бы я жила в средние века, — сказала она, — я бы летала на шабаш каждую ночь и во всякую погоду. А днем, молодая и прекрасная колдунья, я бы шла босая по болотным топким тропам собирать чародейные тайные травы. Накликав на страну мою дождь, я шла бы на высокий холм и там кружилась бы в неистовой пляске. И жгли бы меня потом на костре, а я бы выла от нестерпимой боли и смеялась бы. А теперь кто заплетет, кто поведет чародейные хороводы?
— У тебя начинается лихорадка, — сказал Танкред.
Он поднял ее на руки, и понес, и целовал, обнимая.
Вдруг, в блеске, вскрикнула испуганная чем-то Ортруда.
Недалеко от Северной башни находилась в королевском замке квартира гофмаршала Нерита. Его сын, Астольф, в эту ночь долго не мог заснуть. Долго вертелся он на своей постели. Сладкая истома мучила его. Мечталось Астольфу прекрасное лицо королевы Ортруды и знойно-ласковая улыбка на нем. Мечтались ему ее обнаженные ноги, лобзаемые лазурною синевою тихих волн. Их легкий загар рождал в душе его стыдливые соблазны. Метался Астольф на душной постели, и уже не раз с уст его срывался невольно легкий стон, и уже не раз быстрые слезы струились по его щекам.
Уже несколько ночей подряд переживал он эти томления. Почему-то вспоминалась ему старая легенда о белом короле. Почти бессознательная хитрость подсказала ему, что если кто-нибудь и увидит, как он пробирается по коридорам к дверям королевской опочивальни бросить взгляд, — один только взгляд, — на спящую Ортруду, то его примут за призрак белого короля и не задержат. И вот, томимый странною тоскою нежных предчувствий, уже не первый раз вставал он в эти знойные ночи с постели и тихо прокрадывался к ее дверям. Но открыть дверь еще ни разу не осмелился и только к ее дыханию прислушивался или к тихому звуку ее речей, когда она разговаривала с Танкредом.
Сегодня Астольф долго ждал, когда в их квартире затихнут шаги и голоса и заснет отец. Уже когда дрожали зыбко в его окне бешеные перемигивания молний, он встал, набросил на себя легкий плащ и тихо вышел в коридор. С бешеным свистом сквозь разбитое стекло окна метнулся ему навстречу холодный вихрь. И холод плит под ногами, и блистание огненных змей, и непрерывное грохотание громов, и шум ветра и волн, — и так трудно идти навстречу этой стихийной злости! Но Астольф, не останавливаясь, пробегал коридор за коридором.
Вдруг близко от себя он услышал шаги, голоса, — Ортрудин голос. Все ближе. Молния вспыхнула. Танкред несет Ортруду. Ревнивою злостью зажглись глаза Астольфа. Ее лицо. Ресницы длинные приподняты, и взор ее на нем, и в глазах ее испуг. Вскрикнула. Он испугал ее!
Астольф бросился бежать.
В глазах Ортруды мгновенно мелькнуло смуглое лицо, жгучие очи. Над многоголосым шумом бури вспыхнул алым, острым лучом яркий вопль Ортруды.
— Что с тобою, Ортруда? — спросил тревожно Танкред.
Опять блеск молнии. Где же он? Исчез бледный призрак с пламенными глазами. Ортруда шептала:
— Белый король стоял передо мною. Лицо его было бледно, и глаза его сверкали черными огнями.
— Что ты говоришь, Ортруда! Ты совсем простужена. У тебя начинаются галлюцинации.
— Нет, милый Танкред, — отвечала спокойно Ортруда, — я видела его ясно. Он стоял здесь, у стены, против меня, и шептал мне что-то.
— Ты больна, Ортруда, — говорил Танкред.
Быстро внес ее в спальню. Позвонил.
