«У Имогены глаза, как фиалки в горах. Она чистая, как царица лазурного грота».
Вот и замок, и вокруг него парк за железною оградою с медными шифрами на решетке и с медными остриями наверху. У ворот на скамейке сидел седой привратник в очках. Читал газету. На шум колес и стук копыт встал. Всмотрелся. Снял шляпу.
— Маркиз дома? — крикнул Танкред.
Привратник с низким поклоном сказал:
— Его сиятельство изволили выехать и вернутся к ночи.
— Досадно. А графиня Имогена?
— Молодая графиня в саду у залива.
Танкред легко выпрыгнул из коляски. Подумал, что не следует входить без доклада. Но быстро отогнал эту мысль. Прельщала надежда поразить Имогену внезапным появлением.
Спросил привратника:
— Я не очень в пыли, мой друг?
— Если позволите, ваше высочество.
Старик быстро принес щетку.
— Благодарю. Довольно. Я найду сам графиню Имогену. Не трудитесь меня провожать. Я знаю дорогу.
Сунул старику золотую монету. И быстро пошел по миртовой аллее.
Из домика у ворот вышла старуха, жена привратника.
Шептала ему с укором:
— Лучше бы ты ядовитого змея двенадцатиголового к ней пустил.
Старик посмотрел на нее мрачно. Махнул рукою. Проворчал:
— Все равно не спрячешь. Жених-то далеко. А этот все подберет.
Танкред быстро шел по аллеям, напоенным томными ароматами. Улыбчивая уверенность легко играла в нем.
Сад был широко зелен и тенист. Раскинулся по самому берегу залива, оставляя неширокую береговую полосу. Здесь море было мелко.
Легкий ветер гнал легкие волны к берегу. Кончался час прилива, и волны готовы были убежать за дальние отмели, и плескались нешумно. И плескуч был смех волн, и смех Имогены, и громкие слышались в шумах волн вскрики мальчика.
У самых волн играли с ветром и с водою Имогена и брат ее, кудрявый, веселый, маленький шалун Хозе. На песке были брошены игрушки Хозе и куклы Имогены. Имогена и Хозе так заигрались, что не слышали шагов Танкреда. Шалили, брызгались водою. Смеялись звонко.
Танкред остановился за деревьями и долго любовался Имогеною. Были милы ее улыбки, ее легко мелькающие в солнечных лучах руки, ее легко загорелые, высокоприоткрытые ноги.
И вдруг Имогена увидела Танкреда. Она жестоко смутилась. Вскрикнула слабо. Ей еще нравились детские забавы и шалости, игры и куклы, и, как и все очень юные, она стыдилась игры и игрушек. И было стыдно, что у нее разметались косы. Она торопливо вышла на песочный берег, быстро оправляя платье и прическу.
Заметив ее смущение, Хозе притих. Всмотрелся по направлению ее взора. Сказал:
— Чужой офицер! Да какой он большой!
Танкред подошел к Имогене. Весело поздоровался. Говорил:
— Простите, что я так неожиданно. Я уже давно хотел посетить маркиза. Жаль, что его нет дома. Но не хочется уезжать так скоро. Позвольте поболтать с вами, милая Имогена.
Они сели на скамье у самой воды. Хозе рассматривал принца. Он не долго дичился и скоро уже весело болтал с веселым, ласковым гостем. Танкред спросил:
— Кем ты будешь, Хозе?
— Я буду офицером.
— Каким же ты хочешь быть офицером? кавалеристом? или моряком?
— Я буду моряком. Буду плавать далеко-далеко.
— Весело плавать?
— Очень весело!
— И воевать будешь?
— Да. Я завоюю Африку, а потом весь свет.
— Это хорошо. А куда же ты сейчас пойдешь?
— Мне надо домой. Меня ждет мой учитель.
Мальчик ушел. Танкред и Имогена остались одни. Танкред чувствовал то волнение, которое всегда овладевало им в моменты его признаний. Вдохновение любви опять осенило его.
Вечер был великолепный, горящий, — словно все радовалось умиранию свирепого Дракона. Ритмичные вздохи морской глубины, могучие вздохи доносились на берег, радуя и волнуя душу. Небо пламенело — кровью смертельно раненного Дракона, зноем его безжалостного сердца, пронзенного насквозь.
Танкред взглянул на Имогену быстро и сказал:
— Имогена, я хочу рассказать вам сегодня о моей первой любви.
Так робко, так нежно глянула на него Имогена. Зарделась так, что слезинки блеснули. Шепнула что- то. Танкред, нагибаясь к ней близко, говорил тихо:
— Вы, Имогена, спрашиваете, почему теперь? Так как-то. Не знаю наверное. И что мы все знаем, мы, люди, о том, чего хотим?
— Знает только Бог, — с набожным выражением сказала Имогена.
Танкред слегка улыбнулся и продолжал:
— Я знаю только то, что это так надо. Вот я уже знаю историю вашей первой любви и за то расскажу вам о моей.
И ничего не сказала Имогена. Не нашла слов. Так по-весеннему счастливо, с таким свежим, сладким ожиданием замерла, боязливый на Танкреда и влюбленный обративши взор. Танкред подождал ее ответа. Помолчал немного. Слегка нагибаясь, глянул в ее фиалковые, испуганно-ожидающие глаза. Спросил ее тихо и ласково:
— Хотите, Имогена? Рассказать?
И легонько нажал рукою еще острый локоть ее смуглой тонкой руки. Тихо-тихо сказала Имогена, — тихо, как шептание струйки у берега:
— Скажите.
Голова ее опускалась все ниже, на глаза набегали слезы, — счастливые слезы, — и смуглое, нежное лицо ярко пламенело под лобзаниями усталого, бессильно издыхающего, вечернего Змия.
— Моя первая любовь! — мечтательно воскликнул Танкред. — Как давно это было! Восемнадцать лет прошло с тех пор.
Имогена быстро глянула на него и радостно улыбнулась. Танкред, ответно улыбаясь, опять пожал ее тонкую руку.
— Да, Имогена, — говорил он голосом, полным волнения, — ровно столько лет, сколько вам теперь. Вы скажете, случайное совпадение. Нет, Имогена.
Что-то вдохновенное и торжественное послышалось в голосе Танкреда. Широко раскрытые фиалковые глаза Имогены поднялись на Танкреда с удивлением и со страхом.
— Я был очень юн, и так невинен, и так влюблен… Она умерла.
— Умерла, — тихо повторила Имогена. Плечики ее дрогнули, — хрупкие, тонкие. Маленькая такая.
— Умерла, — повторил еще раз Танкред.
Казалось, что плеск волн повторял грустное слово, отраженное бесконечно в тихом умирании заката.
— Но я не верил ее смерти.
— Не верили? О, Танкред! Но ведь ее похоронили?
— Ее похоронили, да, — но я ждал. Ждал чуда. О, Имогена, я был слишком юн тогда. Я не мог
