при его широком образе жизни, всегда крайне нужны. Это — первое обстоятельство. В нем, как вы изволите видеть, пока еще нет ничего угрожающего. Затем позвольте вам напомнить, что летом минувшего года вы с Гришей были приглашены в имение достопочтенной супруги Дмитрия Николаевича, но почему-то отклонили это приглашение. Причиной этого было, насколько мне известно, полученное тогда вами анонимное письмо предостерегающего характера.
Алексей Григорьевич резко прервал его вопросом:
— Уж не вы ли писали это письмо?
Кундик-Разноходский немедленно и с величайшей охотой согласился:
— Я-с. Единственно только из человеколюбия, не имея в виду никаких корыстных мотивов. Вы были в тот раз благоразумны и вняли предостерегающему вас голосу.
— Вы ошибаетесь, — возразил Алексей Григорьевич, — и без вашего письма я не имел намерения ни сам туда ехать, ни Гришу посылать.
— Смею спросить, почему? — спросил Кундик-Разноходский, нагло ухмыляясь.
Алексей Григорьевич улыбнулся и сказал:
— Вы слишком любопытны.
— Извините, — сказал Кундик-Разноходский, — любопытство есть черта, свойственная моей профессии и даже для нее необходимая.
— Довольно неприятная черта, — сказал Алексей Григорьевич.
Кундик-Разноходский отвечал с наглой ужимкой:
— Что делать! Тем живем. Так как вы изволили разрешить мне говорить с вами откровенно, то, принимая во внимание некоторые признаки, я так и заключил, извините, что вы отклонили это приглашение вследствие того, что система воспитания детей Дмитрия Николаевича вами не одобряется, ибо вашего Гришу вы воспитываете в трогательной близости к природе и в простоте и внушаете ему идеи демократические, — только потому, а отнюдь не вследствие опасения, что катание на лодке или купание в речке может окончиться катастрофой.
— Какой вздор! — сказал Алексей Григорьевич.
Но эти его слова не звучали убежденно.
— Из подслушанных разговоров, — возразил Кундик-Разноходский, — одно из наиболее щедро оплаченных мною сообщений.
Алексей Григорьевич насмешливо спросил:
— А не даром ли вы потратили ваши деньги?
Кундик-Разноходский возразил хвастливо:
— Ну, нет-с, извините, имею нюх, натаскан в такого рода делах. Прислуга, вообще, любит подслушивать и не всегда умеет хранить господские секреты, хотя бы и криминального свойства. Однако перехожу к третьему обстоятельству. Дмитрий Николаевич обладает натурой увлекающейся и наружностью обольстительной для женщин. Если бы, например, случилось, что достопочтенная, хотя и юная воспитательница сынка вашего Гриши, Елена Сергеевна, благосклонно отнеслась к ласковым словам Дмитрия Николаевича, то в этом не было бы ровно ничего удивительного. Может быть, извините, их сближение уже и началось. Хотя и вы очень доверяете этой молодой особе, приставленной вами к вашему единственному сыну, но если бы вам были известны некоторые обстоятельства или, так сказать, передачи вещей и денег, то, быть может, в ваше сердце закрались бы некоторые опасения.
— Кажется, — сказал Алексей Григорьевич, — все это — ваши фантазии. Елена Сергеевна — девушка скромная, честная, и напрасно вы позволяете себе все эти намеки. Вообще, как я вижу, вы сообщаете мне вещи, мне хорошо известные и совершенно обычные, хотя и прискорбные, и прибавляете к ним ваши собственные измышления.
— Пожалуйста, подождите, — сказал Кундик-Разноходский, — что вы скажете, если я перейду к таким предсказаниям, которые осуществятся в ближайшем будущем? И даже именно сегодня вечером? Известно ли вам, что Дмитрий Николаевич вчера приехал в здешнюю столицу?
— Нет, я этого не знал, — сказал Алексей Григорьевич.
— Дмитрий Николаевич скоро пожалует к вам, — говорил Кундик-Разноходский. — Вчера же Дмитрий Николаевич занимался покупками. Между прочим, было им куплено весьма большое количество очень тонких иголок. А вторая покупка показывает нежную заботливость Дмитрия Николаевича о его любимом племяннике Грише, — коробка конфет, тех самых, которые Гриша так любит, — тертые каштаны, в очень изящной коробочке.
Кундик-Разноходский замолчал. Он смотрел на Алексея Григорьевича с весьма значительным выражением лица. Алексей Григорьевич досадливо спросил:
— Что же из того?
— Не изволите усматривать тесной связи между этими двумя покупками? — спросил Кундик- Разноходский.
— Вижу, что вы намекаете на что-то скверное, — отвечал Алексей Григорьевич, — но на что именно, не понимаю, и при чем тут тонкие иголки, не вижу.
— Плагиат, — сказал Кундик-Разноходский, хихикая, — заимствование из рассказа знаменитого заграничного писателя. Я как раз на днях этот рассказ читал с большим удовольствием.
— И внушали кому-то повторить его в России? — холодно спросил Алексей Григорьевич.
Кундик-Разноходский с достоинством возразил:
— Провокацией не занимаюсь.
Но видно было, что он не обиделся. А по его легкому замешательству Алексей Григорьевич заключил, что его случайная догадка близка к истине. В самом деле, было подозрительно, что этот человек так отчетливо знает, чем именно занимался сегодня Дмитрий Николаевич.
Кундик-Разноходский продолжал:
— Преступники, извините, не всегда бывают достаточно изобретательны. Люди благонамеренные не напрасно жалуются на современную беллетристику, ибо она снабжает преступные элементы населения адскими замыслами и весьма, до тонкости разработанными преступными планами. Сочинители люди остроумные: они изобретают, а преступникам остается только применять. В заключение расскажу вам еще два факта: сегодня, в одиннадцать часов утра, в кофейне под Пассажем, Дмитрий Николаевич имел свидание с Еленой Сергеевной. Второе, — как вы думаете, чем изволил заниматься Дмитрий Николаевич у себя в номере гостиницы?
— Какое же мне до этого дело! — ответил Алексей Григорьевич.
Кундик-Разноходский возразил ухмыляясь:
— Ну, не скажите! Дмитрий Николаевич изволил отламывать кончики иголок. Тех самых, весьма тонких иголочек, которые были им вчера куплены. Вы скажете, что иголка без острия никуда не годится? Совершенно верно. Дмитрий Николаевич иголками и не интересуется. Все его внимание обращено на отломанные кончики. Вот эти-то кончики тщательно собраны и, смею думать, пошли в дело.
— Что же все это значит? — спросил Алексей Григорьевич.
Кундик-Разноходский ухмыльнулся, пожал плечами, развел руками, помолчал немного и продолжал:
— Уже совсем в заключение позволю себе обратить ваше внимание еще вот на что: если коробка с тертыми каштанами будет принесена при вас, то вы, осмотрев ее внимательно, может быть, и сами заметите, что она завернута и завязана не совсем так, как это делают искусные пальчики опытных магазинных барышень. Если же ее и не при вас принесут, то, смею рассчитывать, вы сделаете распоряжение, чтобы ее до вашего прихода не трогали.
Алексей Григорьевич смотрел на Кундик-Разноходского и чувствовал в себе с каждой минутой возрастающий страх. Ему хотелось думать, что все эти россказни — вздор, придуманный, чтобы оправдать получение ста рублей. Но преступление имеет свою неотразимую логику и свою мрачную убедительность. Алексей Григорьевич достаточно знал людей, чтобы никому из них не верить, — и потому теперь он готов был верить Кундик-Разноходскому. Да и были основания.
Дмитрий Николаевич Нерадов и его жена всегда были неприятны и даже немного противны Алексею Григорьевичу. Они принадлежали к числу тех жалких людей, вся жизнь которых — внешняя и сводится
