Почему я не называю ее по имени и фамилии?
Не могу. Дал ей слово. Впрочем, не уверен, что при нашем знакомстве девушка не назвала вымышленное имя, настолько боится сейчас сионистов. Бежавшая обратно в Голландию из 'страны предков', она причислена амстердамскими сионистами к ренегатам и находится под их неослабным подозрением. Владелец фирмы, где она работает, и без того намерен избавиться от нее, посмевшей разочароваться в сионизме, да еще и в самом Израиле. Вот почему она согласилась встретиться со мной только в Гаагеблаго не так уж далеко от Амстердама.
И не в отеле, не у своих родственников, а на глухой улочке близ памятника Свелинку — известному композитору XVI–XVII веков. В тот апрельский полдень дул холодный зимний ветер, вперемешку с дождевыми каплями падали неправдоподобно продолговатые снежные хлопья, но я не решился предложить своей собеседнице укрыться в кафе: там бы у нас разговора совсем не получилось.
Моя новая знакомая проявила себя в Израиле усердной, как она о себе говорит, экзальтированной сионисткой. Закрывала глаза на бытовые невзгоды, на очень многое, что ей не нравилось в Израиле, — уж очень оно расходилось с ее пониманием человечности и гуманизма.
Главное, ей удалось необратимо вырвать из своего сердца молодого амстердамского, как она говорит, сиониста 'на словах'. Воспоминания о его велеречивых призывах посвятить жизнь 'земле предков' вызывали в ней горький смех, ибо она уже знала, что пылкий проповедник счастья на 'родине отцов' благополучно поступил на юридический факультет Амстердамского университета.
К девушке в Иерусалиме пришла настоящая любовь. Действительно взаимная. Девушка всем сердцем чувствовала, что смуглый работящий юноша, неизменно встречающий любую неприятность ослепительной улыбкой, в ней души не чает. Но…
КАК РАСТОПТАЛИ ЛЮБОВЬ
Нет, нет, он не обманул девушку. Не оказался краснобаем и пустозвоном. Не отказался разделить с ней тяготы жизни в неблагоустроенной тогда еврейской части Иерусалима.
Почему же новые друзья девушки, пожилые и молодые, назойливо уговаривали ее навсегда забыть о существовании полюбившегося ей юноши? Почему вдруг ею так заинтересовались профессиональные и добровольные свахи, оглушившие скромную медсестру ворохом блестящих кандидатур в мужья? Почему из Голландии посыпались письма от амстердамских друзей и родных: он недостоин тебя, забудь его, не калечь себе жизнь! Почему амстердамский коммерсант, у которого служил отец, прекратил присылку денежного пособия?
Ответ — для страны, где власть в руках сионистов, — предельно простой: улыбчивый, прямодушный парень был сефардом, семитом 'третьего сорта', выходцем из Марокко. В Америке его называли бы 'черным', в Израиле его назвали 'грязным'. И брак такого еврея с девушкой-ашкенази считается в Израиле смешанным. А ведь еще гитлеровские 'генетики' настойчиво доказывали, что при смешанном браке ребенок наследует только недостатки обеих рас!
Сделаю небольшое отступление и замечу, что иногда 'грязный' марокканский еврей неожиданно для него возводится в высокий ранг 'чистокровного' семита. Это бывает в тех случаях, когда религиозные инстанции Израиля пытаются предотвратить брак марокканца с еще более 'нечистой' еврейкой. Такую метаморфозу испытал на себе Ханои Тургеман, вывезенный среди тысяч подростков в Израиль из марокканского города Касабланки. Три военизированных лагеря. Мучительное существование в необжитой пустыне Негев, где жилье переселенцев окружали шакалы. Бродяжничество, безработица, служба в 'усмирявшей' арабов воинской части. Изнурительная работа в типографии — она принадлежала ярому сионисту Арону Прессу, виртуозно выжимавшему все соки из своих рабочих… 'Лишь один раз за все эти годы мне, казалось, блеснул светлый луч счастья, надежды, — рассказал Ханон Тургеман журналистам. — В городке Петах-Тиква я познакомился с девушкой, которая пришлась по сердцу. Мы решили соединить свои судьбы, вместе идти по жизни. И тут выяснилась дикая вещь. Главный раввин города господин Кац вызвал меня к себе. 'Ваша избранница не чистокровная еврейка, ее мать принадлежит к другой национальности. Наш закон запрещает смешанные браки'. Мы с невестой были потрясены до глубины души. Пытались добиться справедливости в высших инстанциях. Все напрасно. Мы решили пойти наперекор этому расистскому закону. Но раввины не дремали. Нам объявили, что наш ребенок будет считаться 'незаконнорожденным'.
Возвращаюсь к моей собеседнице. Она не сдавалась, хотя друзья, более сведущие в израильских порядках, отговаривали ее от дальнейшей борьбы: 'Ты никак не хочешь понять, что у нас иудаизм государственная религия и бороться с ее канонами бесполезно'. Но девушка продолжала метаться из одной организации в другую. Просила, умоляла, требовала. А сотруднику министерства религии, знавшему в юности ее отца, недвусмысленно выложила:
— Подумайте, дядя Зельман, мне не только не хотят помочь, но еще доказывают, что сефардов следует селить в отдельных районах, что по своему низкому культурному уровню они полудикари и не могут ужиться с сабрами и ашкенази. Мне хотят внушить, что я совершила преступление, полюбив 'нестопроцентного' еврея. От таких разговоров отдает нацистскими законами о 'чистоте расы'! Такие взгляды — это же чуть ли не желание воскресить в Израиле гетто и страшную традицию черты оседлости!
И дядя Зельман пришел в негодование… оттого, что девушка так резко критикует обычаи и взгляды самых чистокровных и избранных израильтян. Он указал несчастной влюбленной на дверь. Ее, правда, поддержали две девушки из больничного персонала но они, естественно, оказались ничтожными песчинками в сравнении с могучей лавиной взращенного на сионистских корнях и взошедшего на шовинистических дрожжах израильского 'общественного мнения'.
Отчаяние толкнуло девушку на дерзкий шаг — она пошла искать правду в раввинате. И услышала такую ласковую сентенцию:
— Будь ты юношей, желающим жениться на нееврейке, мы бы выгнали тебя из раввината, даже не разговаривали бы с тобой. Запомни: еврейский юноша, соединившись с гойкой, делает наше святое семя нечистым. Иное дело — девушка, выходящая замуж за нееврея: она хоть помогает этим укрепиться своему племени в чужом стане. Так что, милая, если уж ты такая блудливая, что решаешься разделить ложе с сефардом, то выходи лучше замуж за самого обыкновенного гоя. А сефардам еще рано считать себя достойными девушки из ашкенази. Скверный пример ты подаешь нашим девушкам…
Разрыдавшись, девушка выбежала из раввината.
Наконец, вместе с влюбленным в нее юношей обратилась она к сионистскому деятелю из прогрессистов. Личность сугубо современная, он не скрывал, а среди молодежи даже афишировал, свое равнодушие к религии и ее канонам.
Участливо выслушав бедных влюбленных, 'прогрессивный' сионист со вздохом сказал:
— Сердцем я с вами, дорогие мои. Сам был молодым и знаю, что такое любовь. Но сейчас, увы, не время бросать вызов раввинату и, главное, верующему крылу сионистов, отстаивающим чистоту еврейской нации. Большинство за ними. И они вмешиваются во все, их волнует все. Даже то, как обязан прославлять субботний день настоящий еврей, если очутится в этот день на космическом корабле…
— Вы так любили друг друга — почему же не могли жить в гражданском браке? — чуть не сорвалось у меня с языка.
Но я вовремя остановил себя, вспомнив, что гражданский брак в Израиле категорически не признают, что женщина и мужчина, основавшие семью, пусть самую дружную и крепкую, но не получившие благословения в раввинате, становятся париями израильского общества.
И как бы в ответ на свои мысли я услышал:
— Если бы, не 'освятив' брака по иудейским канонам, я родила от любимого человека, ребенка всю жизнь преследовала бы страшная кличка 'мамзер'. Ох как тяжело жить в сионистском государстве незаконнорожденным 'мамзерам'! Раввинат заносит их в особые списки отверженных. А если один из родителей несчастного ребенка принадлежит к сефардам, то незаконнорожденный становится дважды отверженным. И так будет с ним до самого преклонного возраста, до самых последних дней жизни. Найдут предлог лишить его права на высшее образование, ему откажут в 'законной' регистрации брака, перед ним
