Насчет поездки в Питер* следовало бы подумать. Вероятно, приеду, если не задержит безденежье или болезнь…
Погода в Москве великолепная. Лучше и не надо.
Николаю послал выписку из Вашего письма*.
Ну-с, а теперь позвольте поблагодарить за карточку. Я ответил бы Вам тем же, но сейчас у меня карточки не имеется. Когда снимусь, пришлю непременно.
Боюсь подвергнуть себя зондировке коллег… Вдруг откроют что-нибудь вроде удлиненного выдыхания или притупления!.. Мне сдается, что у меня виноваты не так легкие, как горло… Лихорадки нет.
Скажите Билибину, что он трус. Боится мышьяка!* Он не боится лягушек?
Завтра еду лечить Гиляя. На пожаре человечина ожегся, кругом ранился и сломал ногу… Так по крайней мере пишет. Судя по тону письма*, не врет. Нужно бы сегодня ехать, но не могу, пусть простит. Поклонитесь Прасковье Никифоровне и Феде. Приехал Худеков?*
О планах на лето, о даче и проч. буду писать особо.
Получил от Агафопода письмо*. Плохо живет.
Мечтал написать к 13-му апреля пасхальный рассказ* в «Нов<ое> время». Тема стоящая, но едва ли напишу.
«Шведская спичка»*, которую посылаю, была напечатана в «Альманахе Стрекозы». Ее прикажите поместить в самом конце книги.
* Т. е. сажайте в книжку.
Чехову Ал. П., 6 апреля 1886*
167. Ал. П. ЧЕХОВУ
6 апреля 1886 г. Москва.
Ну полно, таможенно-карантинный человече, к чему такие сильные выражения? Откуда могла взяться «тень бывшего человека»*, и чего ради ты не узнаешь себя в зеркале?*
1) Давыдов деньги вышлет, а если доселе не высылал, то потому что сам без штанов ходит.
2) За «Сверчком» ты имеешь получить, за «Будильником» тоже. Завтра Мишка соберет все твои крохи и вышлет послезавтра. Вообще: по гонорарным делам обращайся к Мишке. Адвокат хороший. В «Сверчке» платят прекрасно и тебе дадут по 8 коп. за строчку.
3) Ты естественник*, а между тем для тебя не понятна естественность твоего положения. Тебя, пишешь, «жгут, режут, точут и пияют». Т. е. долги требуют? Милый мой, да ведь нужно же долги платить!
4) Но долги сделаны и толковать о происхождении их бесполезно… Остается говорить о их платеже… Для тебя должен быть страшен долг в 1000–2000 руб., но 300–500, которые, вероятно, ты должен, не стоят «нравственных страданий». Рано или поздно ты их выплатишь, тем более что существует благодетельная мера — вычет из жалованья. Пока сам соберешься, так казначейство избавит тебя от долга. Вычет из жалованья, конечно, влечет за собой неудобства, но что делать! Неудобства временные, в особенности для человека, имеющего, кроме жалованья, еще и другой источник дохода…
Мировой приговорил меня* к уплате 105 р., ко<то>рые ты и Николай задолжали лавочнику Семенову. Портному я должен за себя и за тех, за кого поручился, более ста… Но вопроса «Что дальше будет?» я не задаю… Верую, что всё заплатится, перемелется и своевременно канет в Лету. На даче пожмусь как-нибудь, поживу с семьей на 50 р. в м<еся>ц, и долгов не будет…
5) Отчего ты мало пишешь? Что за безобразие? У «Сверчка» и «Буд<ильника>» сплошная вакансия, а ты сидишь, сложил ручки и нюнишь, как Гершка, когда его во сне кусают блохи. Почему ленишься работать в «Осколки»? Все те рассказы, которые ты прислал* мне для передачи Лейкину, сильно пахнут ленью. Ты их в один день написал? Из всей массы я мог выбрать один отличный, талантливый рассказ*, остальное же всё достойно пера таганрогского Живчика*. Сюжеты невозможные*…Ведь только лень может писать в цензурный журнал о попе, крестящем ребенка в купели!.. Лень не рассуждающая, работающая залпом, зря… Где это ты видел супругов, к<ото>рые у тебя в рассказе обедают и говорят о рефератах… и где под луной есть такие рефераты? Уважай ты себя, ради Христа, не давай рукам воли, когда мозг ленив! Пиши не больше 2-х рассказов в неделю, сокращай их, обрабатывай, дабы труд был трудом. Не выдумывай страданий, к<ото>рых не испытал, и не рисуй картин, к<ото>рых не видел, — ибо ложь в рассказе гораздо скучнее, чем в разговоре…
Помни каждую минуту, что твое перо, твой талант понадобятся тебе в будущем больше, чем теперь, не профанируй же их… Пиши и бди на каждой строке, дабы не нафунить…
Писал ли ты хоть одну вещь долее одного вечера? Только «Сомнамбулу»… Писал ли, я тебя спрашиваю, шут иваныч? Конечно, нет! Нет и нет! Литература для тебя труда не составляла, а ведь это труд! Будь ты порядочным человеком, посиди над рассказом (в 150–200 стр<ок>) дней 5–7, то что вышло бы! Ты себя не узнал бы в своих строках, как теперь не узнаешь себя в зеркале… Имей в виду, что срочной работой ты не завален и можешь поэтому над одной вещичкой возиться несколько вечеров… Выгодно ли это? Сочти… При максимальной кропотливости ты дашь 5–7 рассказов в месяц, что составит около ста, теперь же, пиша много, ты и 50 не имеешь… Заключаю сию мораль выдержкой из письма*, к<ото>рое я на днях получил от Григоровича*: «для этого нужно: уважение к таланту, который дается так редко… берегите Ваши впечатления для труда обдуманного, обделанного, писанного не в один присест… Вы сразу возьмете приз и станете на видную точку в глазах чутких людей и затем всей читающей публики…»
Другой великий авторитет, имя же ему Суворин, пишет мне: «Когда много пишешь, далеко не всё выходит одинаково хорошо».
Третий великий человек, наш И. Грэк (Билибин), в своих письмах матерно ругается, что я много пишу*. Вот видишь, Саша!
Работаю я теперь в «Новом времени», где получаю по 12 коп. за строчку. Мне удастся перетащить в петербургскую прессу Гиляя, к<ото>рый не развит, но талантлив. Нельзя ли и с тобой сделать то же самое, тем более что ты развит и талантлив в 1000 раз больше, чем те пробки, к<ото>рые пишут в «Деле» и «Наблюдателе»? Работай, голубчик! Бди, копти и не траться на суету! Не делай из себя и из своей работы муку Нестле… Для начала хорошо бы тебе работать в «Пет<ербургской> газете», откуда ты не замедлишь перебраться в «Новое время». Для тебя обе газеты потемки. Что для них потребно, ты не
