В комнате, видимо дожидаясь его, стояла закутанная до самых глаз женщина, которая, едва увидев Самохина, так же, как и Сюргуль, быстрым движением накинула на рот яшмак. С протяжным возгласом «О, арбаб!» она рухнула перед ним на колени, что-то быстро заговорила по-туркменски, затем склонилась ниц, прижавшись лбом к ковру, вытянув вперед руки.
Опешив, Андрей отступил на шаг назад.
— Что это? — вырвалось у него. — Слушайте, Сюргуль, скажите ей, пусть она встанет. В чем, собственно, дело?
Старуха, по-своему оценив его протест, замахала руками:
— Бо´лды, бо´лды, лечельник! Правильно! Пускай лежит. Она тебе спасибо! Много спасибо!..
Схватив здоровую руку Андрея двумя руками, Сюргуль бережно потрясла ее.
— Сейчас же встаньте, — сказал Андрей женщине, — или я уйду.
Женщина подняла голову и, все еще оставаясь на коленях, протянула к нему руки.
— О, арбаб! Ты спас моего отца! Ты, наверное, знаешь, где он!
Дурсун! Совершенно точно: на Андрея смотрели полные тревоги глаза дочери Хейдара — Дурсун. И хотя она произнесла фразу на едва понятном ломаном русском языке, Андрей все понял. Прижав здоровую руку к груди, он сделал серьезное лицо.
— Я вам сочувствую, Дурсун-ханум, — строго сказал Самохин, — но ваш отец Хейдар поступил, как изменник! Он бросил наш отряд и спас главаря бандитов Аббаса-Кули! Я не знаю, где он сейчас и что с ним.
Андрею показалось, что кто-то прошел мимо кибитки Сюргуль. Сама старуха ничего не заметила и повела себя вдруг по меньшей мере странно. Хихикая и подмигивая Андрею, придерживая на губах яшмак, она взяла Самохина за руку, подвела к окну.
За окном мелек — приусадебный участок. На мелеке — ничего особенного: огород, несколько деревьев. Под окном в небольшом глинобитном закутке штук пять овец. Самохин вопросительно посмотрел на Сюргуль, не понимая, что она хотела показать.
— Тебе... подарок... — все так же хихикая и заговорщически подмигивая, сказала Сюргуль. — Овечки за Хейдара... Она привела...
— Мне овечки?..
— Стричь будешь. Шашлык жарить будешь...
— Я? Овечек стричь?
Но каким бы забавным ни показалось Андрею создавшееся положение, ему сейчас было не до смеха. Дурсун, поняв, что он отказывается от подарка, что-то быстро и страстно заговорила на родном языке, не вставая с колен и прижимая руки к груди. Сюргуль поддакивала ей., убеждая Самохина взять овечек, а он в это время обдумывал, как бы ему, не нарушив обычая, выпутаться из этой истории.
— Сюргуль-ханум, — останавливая женщин, с улыбкой сказал Андрей. — Плохо я понимаю по- вашему. Сейчас придет наш переводчик, все разъяснит.
— Кто? — насторожилась старуха.
— Переводчик, говорю, наш придет, вольнонаемный Вареня´.
— О! Хорошо, хорошо! — снова заулыбалась старуха. — Курбан Вареня´? Якши, якши! Тоже наш человек! Только он не придет.
Самохин мысленно присвистнул: оказывается, его уже причислили к числу «наших».
— Почему же Курбан? — спросил Андрей. — Он ведь Григорий, Гриша, по-украински — Грыцько.
— Нет! Нет! — энергично запротестовала Сюргуль. — Вареня´ — нет! Грицко — нет! Курбан, Курбан!
— Чертовщина какая-то, — сказал Самохин. — Что-то я, ханум, ничего не пойму.
Андрей подошел к Дурсун и все-таки заставил ее подняться на ноги. Та от его прикосновения зарделась, смущенно опустила глаза.
Из сеней донеслось чье-то прерывистое дыхание. Кто-то, явно торопясь, стаскивал сапоги.
— Ну вот и переводчик пришел, — с облегчением сказал Андрей. — Сейчас все выясним.
— Курбан не придет! Нет-нет! — обеспокоенно сказала старуха. — Кто-то чужой!
Занавеска откинулась. С вежливым вопросом «Можно?» вошел, не дождавшись ответа, отнюдь не переводчик Вареня´, а лейтенант госбезопасности Овсянников.
— Салям! — бодро приветствовал он всех находившихся в комнате женщин. — Здравия желаю, товарищ старший политрук!
Андрей видел, что Овсянников в одно мгновение оценил всю обстановку, заметил беспокойство Сюргуль, смущение Дурсун, его настороженность (которую ему, очевидно, не сразу удалось скрыть).
«Так вот кого имел в виду Сулейманов, когда сказал, что меня тут еще спрашивали. Полковник Артамонов как в воду смотрел...»
Легкими шагами подойдя к окну, Овсянников увидел овечек и, оглянувшись, заметил испуганный взгляд совсем стушевавшейся Дурсун, оценил он и внезапное раздражение Сюргуль.
— Вот уж не ожидал вас здесь встретить! — широко и радушно улыбнувшись Андрею, воскликнул Овсянников. — Прямо из госпиталя и сюда? Завязываете отношения? А я иду мимо и думаю: уж не торговля ли тут намечается? Не колхозных ли овечек к нашей Сюргуль привели?
Лицо Овсянникова светилось плохо скрываемой радостью, как будто он только что выиграл по облигации сто тысяч.
— Здравствуйте, товарищ лейтенант, — ничего не объясняя и не считая нужным отвечать на вопросы Овсянникова, сказал Андрей. — Ну вот, теперь мне понятно, что вас привело в дом нашей уважаемой Сюргуль...
— О чем говорить, о чем говорить, — притворно вздохнув, подтвердил Овсянников, — приходится заниматься и такими делами. Все-таки скажите мне ваше имя? — проговорил он, останавливая Дурсун, направлявшуюся к двери.
Та настолько растерялась, что забыла накинуть на рот свой яшмак.
— Не понимаю, — сказала Дурсун и вышла.
— Я вас провожу, — выходя вслед за ней и торопливо надевая в сенях сапоги, сказал Овсянников. — Вы у себя будете, товарищ старший политрук? Я к вам зайду. Хочется поговорить...
«Знаю, чего тебе хочется», — подумал Андрей. Обращаясь к Сюргуль, бормотавшей какие-то угрозы и плевавшейся вслед Овсянникову, Самохин сказал:
— Коп-коп сагбол тебе, Сюргуль-ханум, что меня к себе пригласила. Теперь приходи ты ко мне. А овечки пусть пока у тебя постоят. Что с ними делать, я потом скажу.
— Пускай стоят, пускай стоят. Мой дом — твой дом. Приходи когда хочешь, все мое — теперь твое. Только про Хейдара что узнаешь — Дурсун скажи.
Самохин молча поднял глаза к небу, пожал плечами: дескать, говорить не имею права.
— Понимаю, понимаю, — заговорила старуха. — Ничего, сейчас не можешь, — она кивнула в сторону Овсянникова, остановившегося у калитки с Дурсун, — потом скажешь...
Прежде чем доложить о случившемся полковнику Артамонову, Андрей решил посоветоваться с Яковом.
Он неторопливо вышел со двора Сюргуль, направился к комендатуре, где его дожидался дежурный Сулейманов.
— Товарищ старший политрук, извините, не мог вам переводчика Вареню´ прислать. Посылал за ним, сказали — болен.
— Ладно, Сулейманов, справились без вашего Варени´. Скажите, где сейчас старший лейтенант Кайманов?
— Старший лейтенант помогает деньги считать. Капитан Ястребилов прибудет утром.
Известие о том, что Ястребилов прибудет только утром, вполне устраивало Андрея: сейчас он не был готов к разговору с капитаном. Ему нужен был Яков.
— Какие деньги?
— Отобранные у бандитов. Хурджуны, когда привезли, опечатали, положили в комнату рядом со сценой в клубе. Комнату тоже опечатали. Сейчас печати сняли, считают, четыре бригады работают.
