Виктор уже знал, что многолетней мечтой десятника были золотые зубы. Давно на это деньги копил. Разговор о своем будущем нередко начинает с фразы: «Вот жубы вштавлю…»
— А ты не зарься на золотые.
— Куда там жолотые! — всерьез расстроился Харитон. — Шобралшя было, а тут — раж, подорожало жолото. Вот начнешь о кольцах обручальных жаботитьша — шам обожжешша. Шейчаш жолотую плаштинку, как в прежние годы, не купишь. Да и дешятицелковник штаринный, ешли где жавалялшя, в дело не пуштишь. Нельжя! Противожаконно. А ш жаконом баловатыпя… Ш меня хватит. Там и жубы оштавил. Недалечко лешок-то валил. Вше жа нее, жа правду-матку. А вмешто уважения шейчаш иной молодой жа каждую пуштяковину норовит тебя ношом в жемлю ткнуть.
— Тебя ткнешь, — не выдержал Виктор, — такого обтекаемо-непробиваемого.
— Жижнь научит калачики ешть, — неопределенно хмыкнул Харитон.
Мартыныч в разговоре не участвовал. Может, нарочно избегал. А верней всего просто некогда ему было. Должен же кто-то следить за ходом судна. На то он и шкипер.
Не долго плыли коротким плесом. Впереди замаячил новый поворот. Возле этого места со странным названием Ванюшин чертеж и закончили они свои последние промеры.
Виктор вместе с другими спрыгнул в лодку, а когда завезли якорь, снова сунулся к лебедке.
— Слухай, герой, и чего ты мечешься як скипидаром подмазанный? — тихонечко сказал ему шкипер. — То туда то сюда. Народу ж у нас достаточно. Шестеро пусть в лодке будут. Остальные у шпиленка. Чего ж гарцевать?
Светлый день померк для Виктора. И как это он сам не догадался на себя со стороны посмотреть! И верно, мечется как угорелый. Этакая старательность напоказ. А ведь он руководитель. Нет чтобы сразу людей расставить, организовать. И вот теперь сам же остался не у дел. В лодке народу достаточно, и Венька там с самого утра. Здесь, на палубе, главный распорядитель — шкипер.
Виктор ушел с глаз долой в чертежку. От нечего делать стал переставлять планшеты в углу. Для предстоящей работы надо было выбрать те, с которых уже можно снять старые планы и натянуть на деревянную основу чистые, слегка увлажненные листы ватмана. На глаза попались Венькины схемы — результат майских маршрутных объездов. Виктор задержал взгляд на них и чуть не вскрикнул от радости. Как такая простая мысль сразу в голову не пришла? Самосплав самосплавом, а почему бы одновременно не вести глазомерную съемку? Брандвахта плывет медленно, да к тому же часто задерживается на одном месте при перекладке якоря. Уровень воды низкий, островки и мели на виду. Тут можно зарисовать все до мельчайших подробностей.
Виктор заторопился на палубу. В дверях столкнулся с Любой. Оживленно схватил ее за руку — та даже отшатнулась поначалу в растерянности, — стал сбивчиво объяснять свою затею.
— Дельная мысль! — сразу поддержала его Люба.
Венька же к предложению отнесся довольно сдержанно.
— Можно попробовать. Ругать за это начальство во всяком случае не станет, а может, еще и спасибо скажет.
Витька сейчас был так рад своей находке, так добр и щедр от этого, что предложил Веньке:
— Может, ты и займешься? А я в лодку. Нет, на самом деле.
— Да ты что? — отмахнулся Венька. — Нет уж. Твоя идея — тебе исполнять.
«Ну и черт с тобой! — подумал Виктор. — Все еще дуешься. А за что, спрашивается? Будто я тебе подножку подставил…»
А еще хотелось, чтоб на его работу обратил внимание шкипер. Виктор нарочито громко разговаривал с Любой о съемке, на виду у всех делал записи и зарисовки. Но Мартыныч невидяще проходил мимо, отирая обильный пот на широком лице и промокая платком взопревшую под фуражкой стриженую голову.
11
Плавучее их обиталище медленно сплывало по течению.
Уставали зверски. Казалось, прокалились до самых костей, насквозь пропарились на солнце. Хоть и купались по нескольку раз на дню, рубахи к вечеру становились жесткими, белели от соли.
Виктору казалось, что люди нуждаются в отдыхе, и он решил посоветоваться со шкипером. Тот по обыкновению спозаранку был на корме, выбирал с вечера поставленный подпуск. В берестяном пестере били хвостами с десяток крупных окуней и подъязков. Втугую натягивая шнур, в воде бултыхалась еще одна рыбина. Виктор подождал, пока шкипер поддел ее сачком, смотал шнур с крючками на мотовильце и перебрался из лодки на палубу. Тогда только Прямо, без обиняков, спросил:
— Как считаете, Мартыныч, сплывать сегодня или на денек дать передышку людям?
Шкипер неопределенно хмыкнул, помолчал, растирая колено, и ответил вопросом на вопрос:
— А как, по-твоему, поступила бы Тихоновна?
— Ну, сказали! Она, конечно, поплыла бы дальше.
— А нам что мешает? Мы что — сивые? Устали, говоришь? Можно в две смены дело наладить. Народу для этого не хватает? Придется твоим методом. Не забыл? — шкипер добродушно толкнул локтем Виктора. — Сковом-перескоком: с палубы — в лодку, из лодки — на палубу. Жинку свою поставлю. Будет мам холостой барабан крутить, травить якорный трос.
Виктора давно подмывало прощупать Мартыныча — по-серьезному, и он спросил как можно простодушнее:
— А есть ли в этом смысл? Днем раньше, днем позже появимся на большой воде. Велика разница? Ради чего нам жилы тянуть?
— Политграмоту мою пытаешь? — сразу же поймал его шкипер. — Давай-давай… Газетки я почитываю не меньше твоего и радио слушаю. В другой раз спытай про то у Харитона. Мабудь, вин знае, за шо робыть.
Хоть шкипер и уклонился от ответа, но раз перешел на украинский говор, значит, в добром настроении, значит, и сегодня работа пойдет с огоньком.
Да не так все вышло. В одном месте дно попалось хрящеватое, из плотно слежавшейся на иле гальки. Якорь цеплялся плохо, скользил. Несколько раз его пришлось выхаживать да снова бросать, чтобы кое-как отбить судно на струю. Еще немного — и сели бы на ухвостье длинной косы на выходе из переката.
И медленно поначалу дело шло, не хватало при двухсменке рук на все, особенно в лодке. Харитона посадили рулевым на корму. На первой паре весел — один Мартыныч, на второй — Райхана с Настей. Сам Виктор и Мартынычу помогал, и следил за тросом. Груженая лодка плохо слушалась Харитона, виляла. Шкипер багровел, исходил зловещим шипом, страдая от того, что не может при женщинах по-настоящему выругать десятника, обложить его в три колена с добавками.
Когда вроде бы все наладилось — новая незадача. Еще издали, загодя, начали прикидывать, как чистенько миновать островок. Сам-то он невелик, да сейчас, при малой воде, приверх его выдался далеко вперед острой стрелкой. Стали от него вправо уваливать, заложили якорь. Обратно выдрали его кое-как: насадилась сразу на три лапы суковатая извилистая коряга, вместе с ней и подняли. И уж снова надо бросать якорь, еще правее оттягивать брандвахту, да не совладать с чертовой кряжиной. Шевелили ее баграми с палубы, с лодки — не поддается. Длинная штуковина, разлапистая, никак не ухватишься за нее толком. А якорь вдобавок еще крутится, лодка приплясывает под ногами. Бросили якорь вместе с корягой, чтоб брандвахту на месте удержать. Не тут-то было — ползет якорек. Снова подняли — висит проклятая раскоряга. А остров — вот он, совсем уж близко, нацелился на них верхней пикой. Хоть ты плачь! И к господу богу с его пресвятой матерью взывай не взывай — не помогает. Шкипер глядит на Виктора, Виктор — на шкипера. Тот стоит на носу, в сердцах теребит пятерней капроновую чалку.
— Слушай, Мартыныч, — заторопился Виктор, — а что, если заарканить эту образину с обеих сторон швартовыми концами? Якорь с маху — в воду. Он под собственной тяжестью с нее соскользнет. И мы поможем, рванем швартовые на себя.
— А что, дело! — одобрил шкипер, еще раз помянул небесных жителей и побежал на корму за второй чалкой.
Якорь высвободили и судно свое неповоротливое застопорили, можно сказать, перед самым островом. Устроили перекур.
