1) 2-е издание «Сумерек» надо выпускать*. По крайней мере давно уже пора сделать о них объявление*. Ведь оставшиеся 100–150 экз. торчат по железнод<орожным> шкафам, и в столицах книги нет совсем. Делать объявление не стесняйся. (О моих книгах совсем нет объявлений. Положительно не знаю, чем объяснить это.)
2) Спроси, сколько продано «Рассказов» и идут ли «Пестрые рассказы».
3) В «Валааме», к<ото>рый я прочел*, есть всё, что нужно; прочтут с удовольствием. Не хватает только критического отношения к тому, что ты видел; также ты часто удивляешься тому, что вовсе неудивительно, часто говоришь о каше и масле (противореча себе), подчеркиваешь неважное (водоподъемная машина, напр<имер>) и забываешь об озере. Продолжай в том же фельетонном роде и да благо ти будет. «Слезы»* и вообще слезотечение брось: все это натянуто, неискренно и некрасиво.
У Суворина гостил я 1½ недели.
Пиши, пожалуйста.
Будь здоров и кланяйся цуцыкам. Я, кажется, покупаю хутор. Если да, то милости просим в гости на всё лето. Суворин отпустит. Заставлю тебя молотить горох.
Иван женится в мае будущего года на помещице*.
Плещееву А. Н., 20 августа 1888
473. А. Н. ПЛЕЩЕЕВУ*
20 августа 1888 г. Сумы.
Ваше письмо, милый Алексей Николаевич, посланное Вами в Феодосию, я получил только сегодня, в конверте Суворина. О своих зимних планах, о повести для октябрьской книжки «С<еверного> в<естника>»* и о прочих важных предметах буду писать Вам на сих днях, а пока свидетельствую свое почтение Вам и всем Вашим, сердечно обнимаю и остаюсь, как всегда, преданным
Уступаю свое место обер-композитору M-eur Жоржу*.
Чехову И. П., 22 августа 1888
474. И. П. ЧЕХОВУ*
22 августа 1888 г. Сумы.
Едем в Полтавскую губ. к Смагиным покупать хутор*. О результате, в случае, если не проедемся всуе, буду телеграфировать.
На обороте: Москва,
Спиридоновка, Арбатское училище
Учителю
Ивану Павловичу Чехову.
Плещееву А. Н., 27 августа 1888
475. А. Н. ПЛЕЩЕЕВУ*
27 августа 1888 г. Сумы.
Отвечаю Вам, дорогой Алексей Николаевич, на Ваше последнее письмо.
Рассказ для октябрьской книжки «Сев<ерного> вестника»
Вчера я вернулся из Полтавской губернии. Опять был у Смагиных, опять сделал тьму верст и утомился, запылился и истрепался, как сукин сын. Ездил с специальною целью — купить (?!?) хутор. Хочу путем всяких фокусов и сделок с банком приобрести десятин 20 с садом и рекой. Хутор стоит 3000 руб. Буду платить проценты, а в будущем понемногу выкуплю. В цене не сошелся, но, вероятно, сойдусь, и не успеет наступить унылый октябрь, как я стану подписываться так: «Полтавский помещик, врач и литератор Антуан Шпонька*». Вот это и есть та новость, которая касается Вас. Ведь Вы не откажете мне побывать у меня на хуторе? Полтавская губ. теплее и красивее Крыма в сто раз; место здоровое, веселое, сытое, многолюдное… Проживете у меня месяца два-три, будем ездить в Сорочинцы, в Миргород, к Смагиным, на Луку и проч. Покупаю я для того, чтобы Вы и все мои хорошие знакомые, от которых я, по совести говоря, до сих пор не видел ничего, кроме хорошего, смотрели бы на мой паршивенький хутор, как на свой собственный, и имели бы место отдыха. Если в самом деле удастся купить, то я настрою на берегу Хорола флигелей и дам начало литературной колонии*.
Еще новость (секретная): сестры Линтваревы собираются женить моего брата Ивана, учителя, на Вате. Если это случится, то, значит, милейшая Ватина мамаша будет моей родней, с чем я и поздравляю себя. Но Вата молодец. Она отличная хозяйка и держит свою чудесную мамашу в ежах.
Сергей Смагин уехал в Харьков поступать в Ветеринарный институт. Будет 4 года томиться в анатомическом театре и резать дохлых скотов не ради скотов, а ради ценза, который необходим ему при его 1500 десятинах.
Погодите, «Русская мысль» будет выкидывать еще и не такие фортели!* Под флагом науки, искусства и угнетаемого свободомыслия у нас на Руси будут царить такие жабы и крокодилы, каких не знавала даже Испания во времена инквизиции. Вот Вы увидите! Узкость, большие претензии, чрезмерное самолюбие и полное отсутствие литературной и общественной совести сделают свое дело. Все эти Гольцевы и Ко напустят такой духоты, что всякому свежему человеку литература опротивеет, как чёрт знает что, а всякому шарлатану и волку в овечьей шкуре будет где лгать, лицемерить и умирать «с честью»…
Я рад тому, что Ваш сын написал большую пьесу*. Ваших сыновей* я знаю мало, но когда я видел их или говорил с ними, то мне всякий раз казалось, что в какие бы переделы они ни попали, всюду вывезет их свойственное им чрезмерное добродушие. Добродушие их до того типично, что угадать его легко с первого взгляда.
До свиданья. Почтение Анне Михайловне.
