Кокошкина должны говорить, а Оленина играть. Завтра все актеры на похоронах у Юрьева. В 5 часов я съезжу к Никулиной — раньше нельзя.
Что Вы Кокошкину выпустили в конце, это хорошо. Вам бы приехать хотя бы на две последние репетиции, тогда бы, глядя на игру, Вы бы придумали еще какие-нибудь слова. Можно сделать, чтоб Кокошкина сказала Сабинину 2–3 ядовито-слезных строчки.
Вставка Котельникову о шмулях рискует быть ошикана: половина театра всегда у нас занята авраамами, исааками и саррами.
При хорошем ансамбле музыку в конце можно подпустить, но чуть-чуть, еле-еле.
Сказка для новогоднего № уже почти готова*. 30-го Вы ее получите, если же что помешает мне сегодня кончить ее, то Вы получите ее 31-го. Это
Читал я в «Пет<ербургской> газете» про своего «Иванова»*. Должно быть, Плещеев-фис* старается.
Кокошкину следует выпускать в конце пьесы только в том случае, если ее играет Никулина, а посему Вы не изменяйте пьесы ради этой роли; печатайте ее в том виде, в каком прислали мне неделю назад. А то не кончите поправлять. Путь поправок — опасный путь (так бы сказал Андреевский). Только раз нужно вступить на него, чтобы никогда не дойти до цели.
Надеюсь, что у Анны Ивановны уже не болит голова. Желаю ей здравия. И Вам того же желаю и пребываю
Дорогой учитель дерптских студентов*
Сказку я кончил и посылаю.
Вы говорите, что актеры будут сокращать пьесу. А может быть, и не будут!
Я сейчас показал Ваш почерк писарю мирового судьи и спросил:
— А сколько бы Ваш мировой судья заплатил за такой почерк?
Писарь прыснул и сказал: — Ни копейки!
Показал почерк Григоровича. Писарь насмешливо улыбнулся и сказал:
— За этот, пожалуй, дал бы рублей десять в месяц.
Плещееву А. Н., 30 декабря 1888*
564. А. Н. ПЛЕЩЕЕВУ
30 декабря 1888 г. Москва.
Дорогой Алексей Николаевич, поздравляю Вас с Новым годом, с новым счастьем; дай бог Вам здоровья, хорошего сна, отличного аппетита, побольше денег, поменьше чужих рукописей. Желаю, чтобы, проснувшись в одно прекрасное утро и заглянув к себе под подушку, Вы нашли там бумажник с 200 000 руб. и чтобы всех Ваших кредиторов посадили в Петропавловскую крепость.
Что нового и хорошего? Елена Алексеевна была у нас один раз и, несмотря на то, что мы оказали ей самый радушный прием и что я был блестящ и остроумен, осталась недовольна, ушла* и уж больше не приходила.
В Москве скучно и скучно, денег нет, до весны еще далеко, писать не хочется. Хочу опять уехать в Петербург и, вероятно, буду у Вас в январе (если пустит здоровье).
Кажется, мой «Иванов» пойдет в Александринке в бенефис Федорова-Юрковского, со Стрепетовой и Савиной. Вы как-то предлагали мне напечатать «Иванова» в «Северном вестнике»… Что ж? С большим нашим удовольствием. Я с Вас очень дешево возьму, так дешево, что Вы удивитесь. Если печатать, то в мартовской книжке*. Пьеса короткая и займет не больше двух листов.
Надеюсь, ради вдовы моей и детей Вы сжалитесь над бедным «Ивановым» и не забракуете его в Комитете. Я еще не женат, но пьесы пишу исключительно для вдовы, так как рано или поздно не миную общей участи и женюсь.
В «Иванове» весь IV акт переделан коренным образом*, безжалостно.
Свой экземпляр «Памяти Гаршина» я пожертвовал для одного благотворительного аукциона. Если сборник еще не распродан, то, будьте добры, оставьте для меня один экземпляр в переплете. Я приеду и заплачу деньги.
Рассказ я пришлю для апрельской книжки*.
В новогоднем № «Нового времени» будет моя сказка*.
Сестра усердно кланяется Вам и всем Вашим и благодарит за гостеприимство и теплое радушие. Я тоже кланяюсь и поздравляю. Анне Михайловне и Марии Дмитриевне почтение и пожелания всех благ.
Будьте здоровы, обнимаю Вас крепко.
Суворину А. С., 30 декабря 1888*
565. А. С. СУВОРИНУ
30 декабря 1888 г. Москва.
Никулина благодарит Вас за поправки*. Сабинина играет Горев. Репетиции еще не начались. В том, что пьеса будет иметь успех, я уверен, ибо глаза у актеров ясные и лица не предательские — это значит, что пьеса им нравится и что они сами верят в успех. Никулина приглашала обедать. Благодарю Вас.
Режиссер считает Иванова лишним человеком в тургеневском вкусе; Савина спрашивает: почему Иванов подлец?* Вы пишете: «Иванову необходимо дать что- нибудь такое, из чего видно было бы, почему две женщины на него вешаются и почему он подлец, а доктор — великий человек». Если Вы трое так поняли меня, то это значит, что мой «Иванов» никуда не годится. У меня, вероятно, зашел ум за разум, и я написал совсем не то, что хотел. Если Иванов выходит у меня подлецом или лишним человеком, а доктор великим человеком, если непонятно, почему Сарра и Саша любят Иванова, то, очевидно, пьеса моя не вытанцевалась и о постановке ее не может быть речи.
Героев своих я понимаю так. Иванов, дворянин, университетский человек, ничем не замечательный; натура легко возбуждающаяся, горячая, сильно склонная к увлечениям, честная и прямая, как большинство образованных дворян. Он жил в усадьбе и служил в земстве. Что он делал и как вел себя, что занимало и увлекало его, видно из следующих слов его, обращенных к доктору (акт I, явл. 5): «Не женитесь вы ни на еврейках, ни на психопатках, ни на синих чулках· · · не воюйте вы в одиночку с тысячами, не сражайтесь с мельницами, не бейтесь лбом о стены… Да хранит вас бог от всевозможных рациональных хозяйств, необыкновенных школ, горячих речей…» Вот что у него в прошлом. Сарра, которая видела его рациональные хозяйства и прочие затеи, говорит о нем доктору: «Это, доктор, замечательный человек, и я жалею, что вы не знали его года два-три тому назад. Он теперь хандрит, молчит, ничего не делает, но прежде… какая прелесть!» (I акт, явл. 7). Прошлое у него прекрасное, как у большинства русских
