полновластное и единоличное владение её кровиночкой, в девяносто девяти, запятая, девяносто девяти процентах случаев вызовет именно такую реакцию: «А ты кто такая?!» Этот раздражитель совершенно одинаково действует на матерей. И даже за безобидным по форме: «Можете не разуваться!» – кроется всё та же донельзя обидная суть.
Больше всех от «Можете не разуваться!» обалдел именно Всеволод Алексеевич. Потому что матушка изводила своим иезуитски-вежливым: «Будьте любезны, разуйтесь!» даже бедолагу участкового терапевта. Хотя сама полжизни пропахала таким же участковым. Педиатром. И понятно, какие чувства испытывала прежде, особенно в периоды эпидемий гриппа и прочих ОРЗ, ОРВИ, когда вызовов за день – лошадь копыта отбросит. А у лошади-то никто не требует всякий раз снимать подковы. А ещё Рита Бензопила маниакально блюла чистоту в этой огромной квартире, напиханной всякими особо ценными ненужностями, преподнесёнными некогда её мужу – отцу Всеволода Алексеевича. Почётное место занимал, например, сувенирный скальпель в двадцать натуральных величин, выполненный из осколков какой-то мины, преподнесённый майором войск «Дяди Васи»[7]. Отец Всеволода Алексеевича был известным хирургом. Известным военным хирургом. Хирург-полковник. Это ещё хуже, чем эсквайр-оленевод. Так что матушкина психика была крепка – поживите с военным хирургом, узнаете, почём продление времени активации рецепторов нейротрансмиттерами в постсинаптической мембране! Такой стимулирующий эффект, что никакого кокаина не потребуется! Но отец и матушка любили друг друга нежно и трепетно всю свою долгую совместную жизнь, хотя стороннему наблюдателю иногда могло показаться, что они друг друга ненавидят. Так, бывало, разорутся… Маргарита Пименовна очень страдала после смерти мужа, и потому квартира эта была как бы не совсем квартира, а практически музей полковника, доктора медицинских наук, академика Северного Алексея Всеволодовича. А в музее положено надевать холщовые тапки. Так что у Всеволода Алексеевича практически отвисла челюсть на материно: «Можете не разуваться!» Но, как тут же выяснилось, это относилось только к гостье. На сына Рита зашипела:
–?Башмаки сними! Куда прёшь в грязных валенках, чушка?! Отец себе никогда такого не позволял, а у него работа потяжелее твоей была. Это ты в своих трупах ковыряешься, никаких нервов, сто лет проживёшь!
Всеволод Алексеевич покорно стянул бежевые вполне чистые мокасины.
–?Девушки, проходите на кухню! – бодро проговорил он, уже начиная сомневаться в собственной затее. – Не создавайте заторов. Сейчас будете пить и закусывать. Тем более что и повод есть.
Рита Бензопила прошла в кухню, нервно оглядываясь на Алёну Дмитриевну.
Алёна следовала за Маргаритой Пименовной, преданно хлопая ресницами.
–?Познакомься, мама. Это Алёна Дмитриевна Соловецкая, – представил девушку Всеволод Алексеевич, поставив пакеты с провизией на столешницу. – Моя будущая жена.
Алёна Дмитриевна, не моргнув глазом, присела в книксене. А матушка села на стул и тут же потребовала:
–?Сева, налей мне рюмку! Нет, не рюмку. Севастопольскую стопку! До краёв…
–?А мне, Сева, налей стакан! Гранёный, если есть, – елейно промолвила Алёна Дмитриевна.
–?Она алкоголичка? – уточнила у Всеволода Алексеевича Рита Бензопила.
–?Нет, мама, ну что ты! Алёна – всего лишь бытовая пьяница, как и ты.
–?Такая молодая – и уже пьяница? – снова обратилась почему-то к сыну Рита Бензопила.
–?Молодая была уже немолода! – отрапортовала Алёна Дмитриевна в пространство огромной кухни с высокими потолками. – Маргарита Пименовна, – обратилась она уже непосредственно к матери Северного, – мне тридцать девять лет. Последний приступ молодости. Ваш сын – последний же шанс. Он, конечно, немолод, но неплохо сохранился. Так что я не против. А вы? Даёте нам ваше материнское благословение? Мне лично оно ни к чему. Я просто иду навстречу Севе.
Всеволод Алексеевич тем временем разлил дамам коньяк. Маме – в высокую севастопольскую стопку. Алёне Дмитриевне – в гранёный стакан.
–?Но дети! Как же дети?! – охнула Рита Бензопила, принимая у сына ёмкость. И даже не сразу выпила, что за ней водилось крайне редко.
–?Какие дети? – уточнила у неё Алёна Дмитриевна и требовательно протянула руку к замешкавшемуся было Всеволоду Алексеевичу: – Сева! Ты же знаешь, у нас на Пересыпи за задержку тары и убить могут.
–?Где у вас?
–?Это присказка такая. Но вообще-то я провинциалка. За сто первым живу. У меня там домишко в деревне. Старенький, конечно. Но зато свежий воздух, колодец через дорогу… Какая там вода, чистый восторг! Куры у меня, коза… Огород… Так какие дети, Маргарита Пименовна?.. Ваше здоровье! – Алёна Дмитриевна протянул гранёный стакан в направлении Риты Бензопилы.
–?И ваше! – Маргарита Пименовна на автомате протянула свою стопку навстречу. Дамы чокнулись и опрокинули. Рита Бензопила – стопку. До дна. Алёна Дмитриевна – стакан. Гранёный. До дна. Не морщась.
Всеволод Алексеевич переводил взгляд с матери на Алёну Дмитриевну.
–?Ну дети! Дети – они такие! – Рита Бензопила закусила коньяк засохшим на блюдечке лимоном и потянулась за сигаретой. – Сева, где моя пепельница?! Чёрт, куда всё время в этом доме деваются пепельницы и зажигалки?! Тут же никого, кроме меня и этого мерзавца, не бывает!
–?Фух! – Алёна Дмитриевна не стала закусывать, а лишь шумно выдохнула и достала из кармана джинсов пачку сигарет и зажигалку. – Сева! Найди нам с матерью пепельницу! – скомандовала она.
–?Дети! – продолжила Рита, опять же автоматически прикуривая от пламени протянутой девушкой зажигалки. – Цветы жизни. Если оба э-э-э… огорода престарелые, с истощённой уже почвой – у цветочков куда больше шансов взойти с синдромом Дауна!
–?Алёнушка, мама – врач! – торжественно объяснил Всеволод Алексеевич. – Педиатр. На пенсии. Мама! – не менее торжественно обратился он к Маргарите Пименовне. – Алёна – врач. Акушер-гинеколог.
–?Начмед Ульяновской ЦРБ[8]! – дополнила Алёна Дмитриевна, выпуская дым кольцами. – Уважаемый на селе человек! На работу – на велике. Икроножная мышца – второе сердце!
–?Акушер-гинеколог? Ульяновская ЦРБ? – недоумённо переспросила Рита Бензопила. – Она что, действительно не москвичка?
–?Я – действительно не москвичка! – подтвердила Алёна Дмитриевна. – Но Сева меня к себе пропишет. И на работу в столице устроит, у него же есть связи? У вас уже, наверное, не осталось. Все померли… – Алёна Дмитриевна печально вздохнула. – А о детях не беспокойтесь, Маргарита Пименовна! На моём «огороде» уже давным-давно вырос «цветок». Ему уже восемнадцать лет, и он абсолютно здоров! Она. Девочка у меня. Безотцовщина. Трудный характер. Папа Сева очень кстати придётся. Так что вы, считайте, уже бабушка, Маргарита Пименовна! И, очень может быть, скоро даже станете прабабушкой!.. «Монтаж», как говорилось в старом добром кино. И мы вот что тут с Севой на нашем семейном совете решили… Зачем вам такие хоромы в центре, Маргарита Пименовна? Совершенно ни к чему такая роскошь дряхлой пенсионерке. Мы с Севой, Маргарита Пименовна, переезжаем на вашу жилплощадь. В Севкиной хате поселяется моя дочь…
–?На семейном совете? Какая наглость! А я? – опешила Рита Бензопила.
–?А вы, Маргарита Пименовна, – на ульяновский воздух, подальше от смога, шума и инфаркта! Яйца свежие всегда на завтрак. Козу подоили – стакан парного молока выпили, остальное дачникам продали. Огородик полили – и здоровье, и день промелькнул. Окрепнете, лёгкие провентилируете, нейроны головного мозга будут медленнее и не так массово отмирать. Там всё способствует укреплению тела и души. И душ, к слову, во дворе имеется, всё как у людей! Бочка за день нагрелась – вечером купайтесь, сколько влезет. Сколько в бочку воды влезет. Главное – не лениться наполнять. Из колодца да по лесенке – кардиотренировки, и всякие степ-аэробики отдыхают!
–?А если день холодный? Или вообще зима? – глупо уточнила Маргарита Пименовна.
–?Ну, тогда в дом из колодца натаскали, печку растопили, воды нагрели – и в тазике полощетесь, сколько влезет в тазик. Да и сколько вам там надо? Вы старушка сухонькая.
–?Я – стройная, а не сухонькая!
–?Ну, это вы в столицах стройная, а на периферии будете сухонькая. Главное что? Здоровье! Вы тут, на
