студенческого научного общества. Ей очень хотелось выбиться в люди, что называется. Она наблюдала, как коренные московские жители пренебрегают данными им по факту рождения возможностями, и не понимала, как можно бросать в придорожную пыль драгоценные дары. Папа говорил ей, что потому и пренебрегают, что дары. Будь оно заработано или куплено дорогой ценой, иначе бы и ценилось.
Постепенно Лена отошла и от общения с отцом. И даже в каникулы в последние годы учёбы домой не возвращалась. После третьего курса она стала жить с московским мальчиком Юрой, её одногруппником. Он был хорошеньким, хотя и чрезвычайно манерным. Его бабушка недавно скончалась, оставив двухкомнатную квартиру в центре, и он предложил девушке, между прочим, не просто жить вместе, а как положено – руку и сердце. Но Лена почему-то медлила. Во-первых, Юрина мать была категорически против такого «мезальянса»: «толстушка из провинции» – и её «единственная кровиночка». Во-вторых, Леночкино честолюбие простиралось куда дальше избалованного, хотя и честного, маменькиного сынка. «Максимум, чего он добьётся, – заведование каким-нибудь заштатным отделением. И то годам к сорока», – размышляла Лена, помешивая толстым куском сыра горячий кофе.
Узнав, что мотивации для экстренной свадьбы в виде нежелательной беременности не существует, Юрочкина мама скрепя сердце согласилась на проживание этой «провинциальной коровы» под одной крышей с «кровиночкой». Спустя же некоторое время она пообвыклась с текущими обстоятельствами и даже почти полюбила Леночку. Потому что девочка была красива, хоть и несколько «в теле» (наследственность по женской линии в виде склонности к полноте давала о себе знать), весьма умна, и сын, живя с ней, даже стал учиться лучше. Ладно уж, пусть женится. Его надо делать акушером-гинекологом, а невестке (да-да, Юрина мама уже именно так называла Леночку даже вслух) – терапию. Пусть себе сидит в дневное время на приёме в поликлинике, женщине эти постоянные ночные дежурства в стационаре, и уж тем более тяжёлый хирургический труд, совершенно ни к чему. Свою скромную копейку будет иметь, а после окончания рабочего дня домой, где муж, дети, приготовить, постирать, телевизор и, в общем, всё как положено.
У Лены же были свои планы. Не совсем ясные, и потому она пока молча слушала весь этот птичий гомон. Леночка хотела, чтобы ей было хорошо. Она не могла сказать, что с Юрой ей плохо, но стоило ли тащиться в столицу лишь для того, чтобы «усредниться» в новом качестве. Когда вокруг вдруг появилось столько возможностей, хотя неясно пока, как до них добраться и чем бы таким заняться, чтобы… Чтобы было хорошо. И не просто хорошо, а очень хорошо. Единственное, что Леночка знала наверняка, – что она хочет заниматься медициной. И заниматься ею до самых что ни на есть головокружительных успехов – до славы и, разумеется, денег. И ради этого она была готова на что угодно, даже терпеть, сколько это необходимо, Юру с его мамой. Особенно сейчас, в тотальный переходный период во всём – в стране, в образовании, в медицине и, главное, в её, Лены Кручининой, жизни.
Когда Лена перешла на шестой курс, институт переименовали в академию. И у академии появился новый ректор. Молодой, яркий, новатор, сменивший старого – пожилого и слишком… академического. Человек прогрессивных политических взглядов, прежде – один из самых блестящих профсоюзных лидеров, всегда боровшийся в меру сил с коммунистическим тоталитарным режимом, оппозиционер… бла-бла-бла… Алексей Николаевич Безымянный. Ранее он заведовал кафедрой А&Г факультета повышения квалификации и последипломного обучения и студентам был неизвестен.
Красивый форматный блондин с ясными глазами, выступив перед всеми курсами поочерёдно, – а говорить он любил и умел, – растревожил что-то неясное – не то гипофиз, не то надпочечники, не то и вовсе душу, хотя кто знает, где она там, та душа? Уж не между ног ли? Похоже, вся женская часть аудитории прилипла к трусам и массированно обстреливает оратора увлажнёнными томными взглядами. «Сейчас он утонет. Или захлебнётся», – ухмылялась Леночка, исподтишка оглядывая аудиторию. Но новый ректор был, похоже, опытным пловцом-марафонцем в данной среде. Он не просто технично преодолевал волны, исходящие от публики, – он явно получал удовольствие от процесса. Ни конкретной цели, ни более- менее внятной задачи так и не сформировалось, но Лена, совершенно неожиданно для себя, решила стать акушером-гинекологом, хотя прежде склонялась к хирургии, несмотря на аргументы «свекрови» в пользу терапии. Видимо, для того, чтобы поближе подобраться к этому весьма интересному ректору, потому что… Она не знала почему. Он просто «оставил след».
«Точно такой же след он оставил у всех этих дур-шестикурсниц, смотревших ему в рот! – бурчала про себя Леночка. – Но ты-то, Кручинина, не дура. И уж тем более не все!» – ругала она сама себя тут же.
Настроение должно было быть ни к чёрту. А оно, напротив, стало как у талантливого художника перед чистым холстом, когда и свет, и вдохновение… «Ерунда какая-то. Влюбиться ты не могла, Кручинина. Любовь – это культ. Это оттуда, из «венцов безбрачия». Влюблённость и страсть – это химия. Нет, тут другое… Что? Алгебраисты и гармонисты. Стенка на стенку…» – Лена решила пройтись по длинному маршруту «для пеших обдумываний».
«Говорили, ректор не так чтобы слишком давно, но и уже не вчера женился во второй раз на молодой и красивой… И худой, между прочим! Даже тощей! На анорексичке, питающейся исключительно зелёным чаем, причём – никогда не слезая с велотренажёра! Детей, рассказывали, в этом браке нет. Какой-то взрослый сын был, но вроде умер. Не похож Шеф на навечно убитого невыносимым горем скорбного отца. На плейбоя похож…»
Леночка отличной фигурой похвастаться не могла. Ни фигурой, ни стильной одеждой и обувью, ни бижутерией, ни часами-сумочками, ничем таким из внешней атрибутики. Только весьма недурственным лицом, расчётливым умом и неясным ощущением правильности вынюханного пути. «Ой, нет! Только никакой мистики, достаточно нахлебалась ведуний, колдуний, карт Таро-сего и прочих истерик-эзотерик тронутых бабки с мамашей!» «Вынюханный путь» – это химия обоняния. Ольфакторный тракт. Сигнал в мозг.
В данном конкретном случае направление выбралось само. Юра записался в акушерско- гинекологический кружок, и она напросилась с ним, просто чтобы «быть рядом». Уточнять, с кем и почему, не было необходимости. Но оказалось, что в студенческий кружок заведующий кафедрой А&Г (он же – ректор) даже носа не суёт. Что, впрочем, не было неожиданностью для Леночки. Девушка понимала, что студенты и ректор – это как тараканы и жираф. Первые суетятся в коммунальном пространстве, а второй – уже на конгрессе в Южной Африке. И Лена стала посещать все лекции, читаемые ректором (или, как его, нынешнего, все называли не по имени-отчеству, как предыдущего, а просто Шефом), всегда усаживаясь в первом ряду. Особого удивления это ни у кого из знакомых-приятелей не вызывало, потому что она всё-таки была членом профильного СНО, где вскоре, к слову, воцарилась в старостах. И ещё… она начала худеть. Чем вызвала немалое удивление Юрочки.
Алексей Николаевич сразу отметил (впрочем, походя и скорее по привычке сканировать пространство на предмет наличия в оном ярких самок) красивое лицо. «Из группы «в» (!!!)» – автоматом выдал мозг Шефа. Потому как всегда был неравнодушен к именно таким предельно правильным лицам. Женские лики он давно классифицировал для себя следующим образом: а) исключительно хорошенькие именно в силу какой-нибудь очевидной неправильности черт (пухлые губы, лёгкая горбинка носа, неожиданно большие уши, умильная косина узкорасположенных/глубокопосаженных/выпученных глаз) – популяционная частота достоверно превышает группу «б». Самый распространённый тип женских лиц. Именно на таких образах зиждется весь нынешний модельный ряд, именно в соответствии с ним формируются предпочтения и неканонические «каноны» красоты. Потому что таких большинство, а красивой быть не запретишь; б) правильные черты лица – в популяции встречаются сравнительно редко. Красивы, но оценить их красоту способны лишь эксперты-знатоки, потому что подобные красавицы серы и неразличимы, как скучные обои. И, наконец, в) аристократки – настолько правильные черты лица, настолько идеально соразмерные и выточенные, что
