– У капитана умерла жена, пока он в рейсе был. Дети не стали телеграмму давать и звонить. А он пришёл и жены у трапа впервые за тридцать лет не увидел. И почернел. Дети машут ему руками с причала, внуков показывают. А он чернеет на глазах. Потому что на причале нет жены. Впервые видела, чтобы человек на глазах чернел. Кто бы рассказал – не поверила бы. Он прямо с борта детям орёт: «Где мать?!» – они ему улыбаются, мол, папка пришёл, сейчас выпьем-поговорим. А он им снова прямо с борта орёт: «Где мать, сукины дети?! Почему она мне не звонила?! Почему, когда звонил я, никто трубку не брал?! Где мать?!» Орёт и всех понурившихся жён моряков экипажа взглядом реферирует. И чернеет. Короче, все дела сделал, детей выслушал, послал, к ним встречаться-ночевать-беседовать задушевно не поехал. Вернулся прямиком к себе домой – и повесился. Ни записки, ничего… Кремировали. Прах развеяли над одним из причалов порта. Там, где его жена первый раз встречала. Там же, где и её прах развеян. Так она детям наказала перед смертью. А он просто повесился, ничего не наказав. Уж лучше так, как мой, ей-богу!
Викина подружка-с-первого-класса не думала, что так, как Викин, – лучше. Но и лишать себя жизни… Во всяком случае, Викина подружка-с-первого-класса не представляла себе, как надо любить человека, чтобы без него жизнь не имела смысла. Но жить надо, даже если жизнь бессмысленна! Психически здоровый человек себя жизни не лишит. И вообще, самоубийство – смертный грех. Ну да ладно. И об этом тоже думать не надо.
– А сейчас чеэмпэ на ладан дышит. Помполитов и судовых врачей вообще как класс сократили. Численность экипажей сильно порезали. Отец в рейсы пока ходит. Каким-то там помощником, далеко не первым. И то слава богу. Сказал, что постарается мне квартиру купить, прежде чем всё окончательно накроется медным тазом. И даже с каждого рейса откладывает по паре тысяч долларов тайком от молодухи. У меня. Я их храню в мамином «патронташе» вместе с кисточками. Только это и спасла от «новой метлы».
– Высокие отношения у него с молодой женой.
– Ну, не будь так категорична. Меня бы, наверное, тоже раздражало, что деньги из семьи уходят непонятно куда. На сторону. К чужому человеку. Я ведь ей никто.
– Тебя бы ничего не раздражало. Я даже не знаю, ты святая или дурная. Или просто добрая… Что в твоём случае одно и то же.
– Я больше всего на свете хочу ребёнка, – призналась Вика подружке-с-первого-класса.
– Зачем?! – удивилась та. – Зачем ребёнка так рано?!
– Знаешь, я как вспомню своё детство… Я никогда не была так счастлива. Я хочу снова быть с кем-то одним целым. Одним целым с ребёнком, его отцом и нашей любовью.
– Вот с этим такого не получится! – Викина подружка-с-первого-класса ткнула подбородком в сторону дивана с Артуром.
– Ну, хотя бы с ребёнком… Он недавно свою дочь на выходные брал. Мы так здорово катались на качелях-каруселях в Парке Ильича. Ты помнишь наши жуткие уроки физкультуры в Парке Ильича? – спросила Вика подружку-с-первого-класса, и они перестали говорить о папах, детях и любви и предались забавным школьным воспоминаниям. И очень здорово провели время.
Потом Артур проснулся, и они с Викой ушли из комнаты Викиной подружки-с-первого-класса в однокомнатную, чистую, уютную съёмную Викину квартирку.
Где-то через месяц они сходили в ресторан. Тоже втроём. И Артур стал хватать Викину подружку-с- первого-класса за всякие места, и это не понравилось ни Викиной подружке-с-первого-класса, ни самой Вике.
– Обязательно позвони! – сказала тогда, более двадцати лет назад, уходя из ресторана Викина подружка-с-первого-класса. – Давай увидимся без твоего Артура хоть раз. Обязательно позвони!
– Я обязательно позвоню! И постараюсь увидеться с тобой без него. Это сложно, потому что я работаю сейчас секретарём у его папы, так что вариант «задержалась на работе» не пройдёт. Но я обязательно что-то придумаю и обязательно позвоню! Давай на следующей неделе.
– Давай! Буду ждать звонка.
На следующей неделе Вика не позвонила подружке-с-первого-класса. Не позвонила она и на следующую после следующей недели. Ни в какую из недель того года, что был более двадцати лет назад, Вика не позвонила подружке-с-первого-класса. Потом, может, и звонила. Но к телефону коммунальной квартиры было некого звать. Потому что Викина подружка-с-первого-класса двадцать лет назад уехала из южного приморского города-порта.
– Наверняка у этой неумело накрашенной серой мыши есть страничка на Одноклассниках, и она там развешивает свои фотки с обрезанными ногами на фоне какого-нибудь третьеразрядного турецкого отеля. И бесконечно постит туда своих некрасивых детей, сидящих на идиотском «банане».
– Откуда столько злого сарказма у такого молодого человека, Артём?!
Бармен в ответ лишь пожимает плечами и вежливо-отстранённо уточняет:
– Может быть, ещё чего-то хотите, кроме текилы?
– Кроме текилы, хочу кофе.
Умный, но злой мальчик. Это нехорошо. Умные мальчики злыми не бывают. Хотя… Я вспомнила Викину подружку-с-первого-класса. Она была умная, но временами очень злая. И вот так же издевалась над теми, кто, на её взгляд, заслуживал издёвки. Но Викина подружка-с-первого-класса хотя бы хотела «двигать науку» и полагала издёвку чем-то вроде целебной вакцины, предохраняющей хороших девочек и мальчиков от инфекции обыкновенности, от мутации их из хороших девочек и мальчиков в обычных заёрзанных взрослых дядь и тёть. А что хочет двигать этот умный злой мальчик? Что он может двигать тут, за барной стойкой? И почему он так язвительно и зло отзывается о совершенно незнакомых ему женщинах, оставляющих деньги в заведении, где он служит? А та, с конским хвостом толщиной в руку, яркими голубыми глазами и рыжими веснушками, наверняка и ему лично щедро отсыпает чаевых. И ему, и официанту, и прочим злым мальчикам.
– Вы хотите сказать, Артём, что у вас нет странички на Одноклассниках и вы там не развешиваете свои фотки? И вы настолько не серая ни капельки не мышь, что в качестве фона вам подходят только перворазрядные отели Объединённых Арабских Эмиратов или водопад, струящийся по стене Трамп-тауэра? И если вы и сидели на «банане», то только по факту вашего на нём водружения он переставал быть идиотским?
Ну вот, опять из крупнокалиберного орудия – по маленькому воробью мальчишеского эго. Разозлилась. Зря. Всё равно целебная вакцина снова мимо холки, и её бесценные капли всего лишь стекают по лохматой шерсти.
Бармен забавно трясёт головой. Буйные кудри падают на лицо. Загребает их рукой со лба назад. Смеётся.
– Вы правы. Я дурак. У меня есть страничка на Одноклассниках. Есть фотки на фоне третьеразрядного турецкого отеля, и я машу рукой в объектив с идиотского «банана». И я не был ни в Объединённых Арабских Эмиратах, ни в Англии.
О! Это уже не просто абстрактный ум в вакууме. Это зачатки профессионализма – признание в том, что дурак.
– Трамп-тауэр в Америке, в Нью-Йорке. Не всё то Англия, что тауэр.
Дружелюбно улыбается, подаёт кофе. Но маленькая мальчишеская злость снова берёт верх и над умом, и над профессионализмом. Змеино-ласково шепчет, наклоняясь ко мне:
– Можно подумать, у вас нет странички на Одноклассниках!
– Подумать можно. Думать – одно из наивысших наслаждений, дарованных человеку. В шкале моих ценностей размещено сразу после оргазма и перед чтением книг.
Я всё ещё достаточно молода для того, чтобы нравиться двадцатилетним глупым щенкам, и всё же достаточно стара, чтобы рассчитывать на понимание, лениво бросая подобное бармену за пустой стойкой.
Слово «оргазм» не вышибло бармена из седла. Потому как принцип берёт верх даже над оргазмом.
– Так есть у вас страничка на Одноклассниках?
