Час «Ч», или Ультиматум верноподданного динозавра

Сегодня дела начинались ближе к вечеру. По такой уважительной причине Роджер запланировал на утро «большой расслабон»: отваляться в постели за все минувшие и все будущие недосыпы. И потому позволил себе самые пиратские выражения, когда в девять ноль-ноль чья-то нечестивая лапа заколошматила к нему в номер.

Нехорошо поминая святых угодников, подполковник в полосатых трусах доковылял до двери.

– Кто? – вопросил хмуро.

По ту сторону послышался безоблачный голосок:

– Самый счастливый человек!

После такой аттестации Роджер отворил свою обитель и воззрился на пришельца. Пришелец, облачённый в некогда синий комбинезон, был мал ростом и неурочно пьяноват. Одной рукой он сжимал вантуз – усладу водопроводчиков, другой – чемоданчик с инструментом.

– Вы – самый счастливый? – уточнил, на всякий случай, Роджер.

– Самый! – удостоверил визитер. И без перехода поинтересовался: – Это у вас фекалии не проходят?

– Чего-чего у меня не проходит? – опешил подполковник.

Визитер отчего-то обиделся:

– Ну ты чо, не сечёшь? У тебя сортир в говне топнет?

– А! Так бы и сказал! – обрадовался Роджер. – А то – фекалии, фекалии…

Водопроводчик повинно смутился:

– Пардоньте, за интеллигента вас принял! Дык у тебя, что ли?

– Нет, не у меня. У меня – полный ажур.

– Ну так бы сразу и сказал! А то морочишь голову людям! – и ранний гость вознамерился отбыть на поиски топнущего сортира.

Но Роджер уже не хотел его отпускать:

– Минутку, приятель! А почему вы – самый счастливый?

– А я в нашу эпоху тотальной разобщенности и социального неравенства пребываю под наркозом, – ухмыльнулся приятель. – Перманентно! Вот как щас: с самого утреца – и уже под наркозом! Сто грамм беленькой, а поверх – два стопаря портвешку – заполировать, значит. Обстоятельно!

И к месту пьяненько икнул:

– Человечество страдает. Глобально! Там – экология, тут – терроризм. Или, скажем, толерантности недостаёт иным-некоторым. Отседа – острый душевный дискомфорт. А мне – хошь бы хны! Вот и выходит: как ни кинь, а я и есть – самый наисчастливый.

После чего перешел к злобе дня:

– Ладно, пойду шукать – кто там в обнимку с фекалией налаживает мирное сосуществование!

Но Роджер снова не дал ему приступить к исполнению служебного долга. Ухватил за рукав, попенял:

– Слушай, а ведь некрасиво это! Человечество страдает поголовно, а хорошо – тебе одному. Поделился бы счастьем своим!

– А чего? Меня жаба не душит, бери! – согласился гость. И протянул подполковнику вантуз. – Пошли! Вот сортир от говна прочистим – и примем наркозу для тотального счастья всех, значит, трудящих!

К такому варианту подполковник оказался не готов. От вантуза убрал руки за спину:

– Спасибо, я повременю! Ты покамест без меня… это… прочищай!

Он закрыл за гостем дверь. Хмыкнул: весёлый городок! Один счастливый житель сыскался, и тот – специалист по фекалиям!

* * *

Пытаясь убить время до вечера, подполковник щёлкнул пультом телевизора. Экран осветился, на нём ожили кадры криминальной хроники: стая бритоголовых, взяв в кружок, избивала ногами чернокожего ровесника. Роджер выругался, включил другой канал. Там прокручивали архивную кинопленку времен Второй мировой: японские офицеры замораживают руки пленным маньчжурам. Опять не то! Ледогоров снова нажал на пульт – и подполковничьему взору явился неувядаемый Ван-Дамм, элегантно творящий окрошку из плохих парней.

– Да что вы, сговорились? – рыкнул подполковник и переключился на благословенный канал «Культура», интеллигентный и доброжелательный. «Культура» демонстрировала американский фильм про жизнь обитателей саванны: львы рвали на куски теплую тушу антилопы.

Истекающая кровью плоть напомнила Роджеру о вчерашних деликатесах Бомжа, а потом навела на более далекие воспоминания. И снова перед глазами возник тот день, сотканный из одуряющей жары, из пота с пылью и озверелой канонады гаубиц…

Где-то в жаркой Африке…

Невыдуманная история капитана Ледогорова

Он, тогда ещё – капитан КГБ, со своими «Кондратами» наступал в составе моторизованного полка МПЛА. «Кондратами» Роджер именовал офицеров ангольской армии за их неизменное обращение «камрат» – «товарищ». Но его «Кондраты» были «Кондратами» особыми. Можно сказать – «Кондратами» с большой буквы: из этих ребят капитан Ледогоров формировал элитный отряд – зачаток будущего Управления специальных операций Народной республики Ангола. И сейчас, в ходе общего наступления, они отрабатывали свои, сугубо специфические задачи.

В конце концов, благополучно выдавив унитовцев, они ворвались в провинциальный городишко на севере, неподалеку от границы с Заиром. Роджер чувствовал себя, как крокодил на диете. Весь день продвигались с боем, во рту – ни маковой росинки, разобиженное брюхо уже и урчать перестало. И тут – как по заказу: ресторанчик прямо на пути, и ароматы от него веют – слюной изойдешь. Шашлык – не шашлык, но мясо жарится с дымком! Голодное воображение, как нищий художник с Монмартра, тут же всё нарисовало: и какое это мясцо сочное, и какая хрустящая у него корочка.

«Превратим фантазию в реальность!» – хмыкнул оголодавший капитан и, сопровождаемый «Кондратами с большой буквы», ринулся в ресторацию.

Рассредоточились, начали методично обследовать помещение за помещением: не затаился ли гдеунитовский недобиток с подствольным гранатометом? Охотящимся барсом Ледогоров заскочил в подсобку. Пусто! Вывалился обратно в полутемный коридор, уперся взглядом в тяжкую металлическую дверь, рывком отвалил ее в сторону. Тут же отпрыгнул вбок, кувырнулся через плечо – вперед и вправо. Упруго привстав на колено, повёл по сторонам десантным «калашом». Непроизвольно поёжился: капитана обжигало морозом – словно из раскалённого ангольского августа залетел в родной российский январь.

За пару секунд, в которые уложилась нехитрая эта акробатика, Ледогоровские глаза привыкли к темноте. Им предстала большая холодильная камера. Массивные крюки, подвешенные к потолку, пустовали: мясо лежало на полу. Но это были не коровьи туши.

На подёрнутом инеем полу ровной армейской шеренгой были уложены девять голых мужчин. У каждого живот был вспорот, выпотрошен и нафарширован рисом.

А через открытую дверь лились пьянящие запахи от невидимой жаровни. И тут до Ледогорова дошло – что за «шашлык», благоухая, румянится на кухне. Роджер скорчился в жестокой судороге, и его вырвало тёмной желчью.

На осклизлых от крови дорогах войны Алексей Ледогоров навидался всякого и полагал себя тёртым калачом. Но эти «мясные полуфабрикаты» врезались в его память, как врезается в человеческую плоть иззубренный стальной осколок.

С того дня стоило Роджеру учуять запах жареного мяса, как в голове мутилось, перед глазами всплывали зеленые дирижабли, а ноги начинали трястись, как от приступа коварной тропической малярии.

…Итак, телевизор был решительно выключен. Но времени до встречи с профессором-букой оставалось ещё немерянно. Подполковник уже и медитировал не единожды, и про «Жанетту» с какао на борту намурлыкал раз этак двадцать, и пытался читать книжонку, купленную по случаю на вокзале. Не помогало: минуты тянулись, как безразмерный чулок, на котором Ледогорову впору было повеситься.

И тут – о, счастье! – жалобно пискнул телефонный аппарат.

– Добрый день, Карл Юхансович! – произнёс интеллигентный голос. – Это Фёдор Маркианович, Палата