всех силовых министерств и ведомств, направленные на…». И прочее в том же роде.
Президент слушал проект резолюции и морщился. Опять бестолковщина под видом всеобщей и бурной деятельности. И названий понапридумывали – одно другого грозней: план «Тайфун», план «Торнадо»… Торнадо-авокадо! Плевать, что результат нулевой, главное – никто не виноват, все при деле оказались. Фатеев понимал: абсолютно нестандартная ситуация требовала столь же нестандартных путей ее разрешения. Но и сам он был не в состоянии вырваться из той же десятилетиями наезженной колеи.
Наконец, резолюцию дожевали до победного конца, и хозяин кремлёвских апартаментов подвел черту:
– Значит, так. Координация действий, общий план мероприятий и прочая катавасия – вещи, безусловно, нужные. Но, как справедливо заметил искомый нами автор меморандума, в мире резко возрастает роль личности. А посему мне представляется необходимым поручить решение задачи десятку настоящих профессионалов – с надлежащим опытом, мозгами и хваткой. Каждый из них будет действовать в одиночку: параллельно с нашими комплексными бригадами и штабами и абсолютно от них независимо. Это должны быть личности, нестандартно мыслящие и не боящиеся брать на себя ответственность. Всем присутствующим здесь руководителям спецслужб надлежит подобрать в своем ведомстве одного такого Джеймса Бонда и представить мне лично сегодня же вечером, начиная с 20.00. График визитов обговорите с руководителем Администрации. На каждую аудиенцию отводится до 20 минут.
Президент расчетливо сделал паузу и, чеканя слова, повторил:
– Подчёркиваю ещё раз! Мне наплевать на их погоны, биографии, послужные списки. Пусть будут не ангелы, а черти чумазые! Мне нужны супер-спецы, которые бы соединяли в себе навыки сыскаря, оперативника милостью Божьей и блестящего аналитика.
Завершающую фразу произнес тихим, вкрадчивым голосом:
– И последнее. Надеюсь, все присутствующие понимают – если ваши выдвиженцы не справятся с заданием, то погоны слетят мелкими пташечками не с них, а с вас. А возможно – и не только погоны…
«Круговорот веществ в природе! – усмехнулся невесело Фатеев. – Из грязи – в князи, из князей – обратно в грязь. Всё грамотно, всё по кругу!». И пригрезились внутреннему взору порочные круги жизни нашей многогрешной. Крутятся колеса рулеток всех казино этого алчного мира. Крутятся ловкие руки напёрсточника на привокзальной площади. Крутятся холёные пальцы председателя счётно-выборной комиссии над бюллетенями из вскрытой урны. Крутятся по дубовым паркетам отутюженные людишки, напоминающие и напёрсточника, и председателя счётной комиссии, и неустанные колеса рулетки…
…Крайне неприятное совещание, чреватое отставками, новыми инфарктами и прочими жизнеутверждающими последствиями, завершилось. Фатеев наблюдал, как приглашенные норовят побыстрей выскользнуть за дверь. Президентские губы скривились: «Аппаратчики-бюрократчики, скрепки канцелярские, леший вашу бабушку дери! Тараканы у деда Анисима – те посмелей были!».
Внезапно Валерию Федоровичу до чрезвычайности захотелось послать куда подальше эти полированные палаты с их пресмыкающейся фауной, вновь оказаться сопливым Валеркой Фатеевым, «бомбить» гороховые грядки и форсировать вброд все стратегические лужи районного города Пронска. Давай, дедушка: наказывай! Как Бог – черепаху! Хуже, чем сейчас, не будет.
Из ненаписанного письма президента
Российской Федерации Фатеева В.Ф.
Глава 6
ДОН ВИНЧЕНЦО НЕ ЛЮБИТ ДЕЛИТЬСЯ
– Мое почтение, дон Винченцо! – элегантный господин с манерами аристократа склонился, целуя руку пожилого человечка, оплывающего жиром (ох уж это пристрастие к спагетти а ла карбонари!). Рука тоже была жирной и несвежей, от нее несло дохлым тунцом: элегантного перекосило от брезгливости. Но когда он выпрямился, безукоризненно выбритое лицо светилось благоговением.
– Здравствуй-здравствуй, Паоло. Хорошо выглядишь, сынок. Клянусь Большим жюри присяжных! – проскрипел Господин Тухлая Рыба, улыбнувшись всеми тридцатью двумя первоклассными зубами, шедевром самого дорогого протезиста на всем Восточном побережье.
Улыбаться жирный человечек обожал. Светясь улыбкой, широкой и открытой, он изрекал:
– Вы уволены.
Или:
– Что-то этот кретин, которому я доверил Марсельский филиал, мышей не ловит. Слетайте-ка, парни, в Марсель, отвезите ублюдка в доки и покормите рыбку!
Вот и сейчас он источал улыбку, которой можно осветить чашу «Жиллет Стадиум», вмещающую 40 тысяч болельщиков.
– Ну, Паоло, рассказывай! Что там наш армянин?
В их обширной империи Паоло считался вторым человеком после Тухлой Рыбы. Но он не обольщался своим положением и не поддавался на кажущуюся ласковость Босса. Иногда Паоло казалось – улыбающаяся пасть шефа демонстрирует свободному миру не тридцать два, а все шестьдесят четыре зуба: в два ряда, как у голубой акулы. Акула, монстр, мутант, Большой Босс Большого Синдиката.
– Наш армянин оказался крепким орешком, дон Винченцо. Он мне даже чем-то напоминает итальянца.
Пожилой небрежно махнул пухлой лапой:
– У армяшек кровь – это теплая водичка, в которую по ошибке Вседержителя попало несколько капель настоящего вина. Они никогда не станут ни сицилийцами, ни, хотя бы, итальянцами!
– Но мы раскололи этот орешек, – продолжил Паоло. – Армянин больше не будет выказывать нам свою непочтительность. Он пропал. Прилетел к русским медведям в свою любезную Москву – и пропал. Русские копы сбиваются с ног, но всё без толку.
– Как же – как же, такая неприятность! – Дон сочувственно пощёлкал языком. – Вот к чему приводит глупое своеволие. Сидел бы в Париже, в своем антикварном салоне, да делал, что советуют знающие люди!
Губы Паоло скривились в презрительной ухмылке:
– Эти чертовы армяне – жадные, как евреи! Ни с кем не хотят делиться!
Дон Винченцо рассыпался благодушным смешком:
– Я, мой мальчик, не пархатый еврей, не вонючий армяшка и не какой-нибудь протестантский педрила, а чистокровный сицилиец и добрый католик. Но клянусь Большим жюри присяжных: в жизни не поделился ни с кем и ни разу! Правда, я знаю секрет, как это делать, а наш антиквар – нет. Вот почему у меня серьезный бизнес от Сингапура до Аргентины, а этот армянский скунс гниет в вечной мерзлоте у русских людоедов!
На кончике его толстого носа красовалась огромная бородавка, ощетинившаяся чёрными волосками. Удалить ее было парой пустяков, но преданность своему сомнительному украшению являлась одной из причуд пожилого джентльмена. А может, он демонстрировал: «Плевал я на ваши вкусы. Нравится вам или не нравится, будете любоваться моей бородавочкой. А захочу – так станете ее целовать!». Про себя Паоло так его и называл – Мистер Бородавка.
Сейчас вокруг них расстилалось безлюдное пространство, заполненное останками «фордов», «кадиллаков» и «бьюиков». Казалось, жилой фургон на Бруклинском автомобильном кладбище – не лучшее место, где бы мог обсуждать дела глава Синдиката (как именовал свою корпорацию дон Винченцо). Но это – только на первый взгляд.
Сам фургон, затерявшийся среди хребтов и отрогов автохлама, был обнесён колючей проволокой и охранялся сворой свирепых доберманов-пинчеров. (Доберманы выставлялись напоказ – в отличие от дежурной группы снайперов – рассредоточенной по «точкам» и закамуфлированной). Помимо этого, он был напичкан самой наисовременнейшей аппаратурой, которая обеспечивала первоклассную связь и практически исключала любые формы электронного шпионажа.
«Кладбищенский» вагончик давно выполнял функции штаб-квартиры Синдиката. Именно он служил мозговым центром корпорации, а зеркально-полированный центральный офис, кишащий «топ-модельными»
