не могу расцеловать Вас. Любящий Вишневский».
Из газет я почти ничего не понял… — Вишневский ответил: «Я очень был удивлен, когда я прочитал в Вашем письме, что из газет Вы ничего не поняли об успехе пьесы, если бы не приезд Ивана Павловича и письмо Владимира Ивановича. Значит, Вы в Ялте не читаете всех московских газет, а было очень и очень много статей после первого представления „Чайки“. Самая лучшая и справедливая статья была напечатана в немецкой газете „Moskauer Deutsche Zeitung“ от 19 декабря… Несмотря на то, что рецензент истый немец и большой патриот, как мне передавали, тем не менее он Вас ставит гораздо выше Гауптмана».
…пришло письмо от Владимира Ивановича… — Немирович-Данченко в письме от 18–21 декабря 1898 г. сообщал: «Чтоб нарисовать тебе картину первого представления, скажу, что после 3-го акта у нас за кулисами царило какое-то пьяное настроение. Кто-то удачно сказал, что было точно в светло-христово воскресенье. Все целовались, кидались друг другу на шею, все были охвачены настроением величайшего торжества, правды и честного труда <…> С первой генеральной репетиции в труппе было то настроение, которое обещает успех. И, однако, мои мечты никогда не шли так далеко. Я ждал, что в лучшем случае это будет успех серьезного внимания. И вдруг… не могу тебе передать всей суммы впечатлений… Ни одно слово, ни один звук не пропал. До публики дошло не только общее настроение, не только фабула, которую в этой пьесе так трудно было отметить красной чертой, но каждая мысль, всё то, что составляет тебя и как художника и как мыслителя, всё, всё, ну, словом, каждое психологическое движение, — всё доходило и захватывало. И все мои страхи того, что пьесу поймут немногие, исчезли <…> Затем, я думал, что внешний успех выразится лишь в нескольких дружных вызовах после 3-го действия. А случилось так. После первого же акта всей залой артистов вызвали 5 раз (мы не быстро даем занавес на вызовы), зала была охвачена и возбуждена. А после 3-го ни один зритель не вышел из залы, все стояли и вызовы обратились в шумную, бесконечную овацию. На вызовы автора я заявил, что тебя в театре нет. Раздались голоса — „послать телеграмму“ <…> Играли мы… в таком порядке: Книппер — удивительная, идеальная Аркадина. До того сжилась с ролью, что от нее не оторвешь ни ее актерской элегантности, прекрасных туалетов обворожительной пошлячки, скупости, ревности и т. д. <…> За Книппер следует Алексеева — Маша. Чудесный образ! И характерный и необыкновенно трогательный. Она имела огромный успех. Потом Калужский — Сорин. Играл, как очень крупный артист. Дальше — Мейерхольд. Был мягок, трогателен и несомненный дегенерант. Затем Алексеев. Схватил удачно мягкий, безвольный тон. Отлично, чудесно говорил монологи 2-го действия. В третьем был слащав. Слабее всех была Роксанова, которую сбил с толку Алексеев, заставив играть какую-то дурочку. Я рассердился на нее и потребовал возвращения к первому, лирическому тону. Она и запуталась. Вишневский еще не совсем сжился с мягким, умным, наблюдательным и все пережившим Дорном, но был очень удачно гримирован (вроде Алексея Толстого) и превосходно кончил пьесу. Остальные поддерживали стройный ансамбль. Общий тон покойный и чрезвычайно литературный. Слушалась пьеса поразительно, как еще ни одна никогда не слушалась. Шум по Москве огромный». (ГБЛ; «Ежегодник Московского Художественного театра». 1944 г., т. I, М., 1946, стр. 114–115).
Когда и где я увижу «Чайку»? — 1 мая 1899 г. в помещении Никитского театра труппой Художественного театра для Чехова был дан закрытый спектакль «Чайка». См. об этом письма А. М. Пешкову от 9 мая 1899 г. и П. Ф. Иорданову от 15 мая 1899 г. и примечания к ним в т. 8 Писем.
Думал ли Крамсаков… — И. Ф. Крамсаков был учителем арифметики и географии в Таганрогской гимназии, где учились Чехов и Вишневский.
2541. П. Ф. ИОРДАНОВУ
26 декабря 1898 г.
Печатается по автографу (ГБЛ). Впервые опубликовано: отрывок — «Приазовская речь», 1910, № 45, 20 января: полностью: Письма, т. V, стр. 285–286, с датой — 28 декабря. Дата исправлена в ПССП, т. XVII, стр. 399–400.
Год устанавливается по почтовому штемпелю на конверте: Ялта. 27.XII.1898.
Ответ на письмо П. Ф. Иорданова от 30 октября 1898 г.; Иорданов ответил 20 января 1899 г. (ГБЛ).
Д-р Ножников ~ ответил так странно… — Иорданов писал, что в связи с сообщениями газет о болезни Чехова он обратился с запросом о состоянии здоровья Чехова к «ялтинскому корифею» врачу Ножникову и что «от него через два дня получил ответ, полный олимпийского величия: „о здоровье Чехова ничего не знаю“».
Мой брат… — И. П. Чехов.
…заказывали художнику Бразу копию с моего портрета… — В ответном письме Иорданов рассказал, что он обращался к П. М. Третьякову по этому поводу и тот ответил, что «правила галереи не позволяют делать с портретов копии, что портрет Ваш не удовлетворил его вполне, но что у художника есть другой портрет, по мнению Третьякова, очень не дурной, но которого Браз Третьякову не дал, находя его неудовлетворительным».
…В Париже хотел лепить меня известн<ый> скульптор Бернштам… — О встрече Чехова с Л. А. Бернштамом в Париже в середине апреля 1898 г., когда он вел переговоры о выполнении статуи Петра I для памятника в Таганроге, см. письмо 2296.
…когда буду в Париже, непременно попозирую у Бернштама… — Чехов вновь посетил Францию зимой 1900–1901 г., но с Л. А. Бернштамом не встречался.
Из «Таганр<огского> вестника» ничего нельзя понять… — Иорданов ответил Чехову: «Вы пишете, что из наших газет нельзя иметь представление о нашей жизни. Но ведь жизни и у нас нет: не забывайте, что Таганрог — космополит, а такие города чужды жизни в том смысле, как Вы ее понимаете; у нас даже нет такого многолюдства, из которого можно было бы выкроить хоть маленький интеллигентный кружок, как, например, в Ростове, а потому жизнь наша довольно подлая».
2542. Е. З. КОНОВИЦЕРУ
26 декабря 1898 г.
Печатается по автографу (ЦГАЛИ). Впервые опубликовано: Письма, т. V, стр. 283–284.
Год устанавливается по почтовым штемпелям на конверте: Ялта. 27.XII.1898; Москва. XII.1898.
Ответ на письмо Е. З. Коновицера от 18 декабря 1898 г. (ГБЛ).
Спасибо Вам громадное за телеграмму… — После первого представления «Чайки» М. П. Чехова и Коновицеры послали в Ялту телеграмму: «Радуемся изумительному успеху „Чайки“. Сердечно поздравляем. Ужинаем Эрмитаже, пьем ваше здоровье» (Письма М. Чеховой, стр. 93).
…за письмо. — В своем письме Коновицер описывал атмосферу, царившую в зрительном зале во время первого представления «Чайки» 17 декабря 1898 г.: «Было нечто трогательное, возвышенное в отношениях артистов и публики к Вашей пьесе. Весь театр, как один человек, с напряженным вниманием, с нарастающим интересом следил за ходом действия, боялся пропустить незамеченным хотя бы одно Ваше слово». Коновицер далее писал о спектакле в целом и об отдельных исполнителях. Его замечание относительно исполнения Станиславским роли Тригорина совпадало с впечатлением Чехова (ср. письмо к А. М. Пешкову от 9 мая 1899 г. в т. 8 Писем): «Станиславский изобразил Тригорина оригинально, но, по-моему, не таким, каким Вы его написали. Он, очевидно, взял за базис фразу Тригорина: у меня нет своей воли. И исходя из этого понимания роли, он был великолепен. Многие были в восторге от игры Станиславского, но многих он не удовлетворил».
Моя пьеса не идет? — 19 декабря 1898 г. в газете «Курьер» от Московского Художественно-Общедоступного театра было дано объявление: «Второе представление „Чайки“, назначенное на 18-ое декабря, не состоялось вследствие внезапной болезни г-жи Книппер и г.
