Варшаву, где решалась судьба всей кампании.
Но успехи пьянили и солдат и командиров. «Даешь Львов!» — ревели оборванные конные пролетарии Буденного, а Сталин только насмешливо отмахивался в ответ на приказы командующего фронтом и продолжал свою бешеную скачку на юг. Своя собственная слава и добыча манили и влекли. Чего там помогать Мишке Тухачу? Мы и сами с усами!..
И когда на волнах эфира прилетел, наконец, категорический и свирепый (с угрозой расстрела!) приказ самого Ленина (а он умел приказывать и наказывать!), матерясь и проклиная все и вся, так и не добравшись ни к богатой добыче, ни к европейской славе, Буденный бросился к Варшаве, — было уже поздно. Оправившаяся кавалерия Галлера остановила его под Замостьем. Когда он все же прорвался к Варшаве, то застал армии Тухачевского в отступлении. Несколько часов опоздания оказались роковыми. История уже перевернула свою страницу. Опытный, спокойный стратег, французский генерал Вейган, прилетевший из Парижа на выручку, угадал слабое место растянувшихся в бешеном напоре армий «красного Бонапарта» и ударил отчаянным ударом собранных в кулак последних сил в место слабого стыка, по тылам армии Хведина, в прошлом саратовского парикмахера. Свершилось, как говорили после поляки, «Чудо на Висле». Варшава, Польша и Европа были спасены…
Тухачевский скрипнул зубами, вспомнив страшный разгром своих армий. Только несколько километров оставалось до Варшавы. Не будь тогда влияния этого хитрого, себе на уме, честолюбивого грузина, толкавшего простецкого Буденного на завоевание собственной славы, история сложилась бы иначе… Иногда грамм, сантиметр, секунда, слово, жест, короткое решение — решают судьбу…
Тогда, в 1920 году, Европа была спасена случайностью. Волосок, на котором висела ее судьба, случайно выдержал. А если бы?.. Куда вынес бы ураган побед над Европой самого Тухачевского?.. Эх!.. Пусть потом, после разбора причин неудачи самим Лениным, Сталин был отстранен от военного руководства, а Ворошилов получил взбучку, но того, что было потеряно — удачного момента и ситуации — не воротишь назад.
Ну, а теперь? Польша, правда, та же. То же самоуверенное, панское чванство, тот же хаос, та же внутренняя борьба в стране. Нет, Польша не страшна теперь. Но за ее спиной выросла крепкая сила новой Германии. За декоративной стеной хвастливых польских орлов наливается военной силой громадная страна, обойденная на мировом пиру, затаившая обиду, злобу и ярость, и готовая на все усилия, на все жертвы. Страна, нашедшая себе национально-объединяющую идею возрождения и реванша, и нового вождя- фанатика, яркого носителя идеи национализма, сплочения, дисциплины, мощи и организации. И эта молчаливая сила растет и крепнет. Она политически враждебна Советам, она перестает скрывать свою жажду гегемонии в Европе и, кроме того, она задыхается в своих песчаных бедных землях. У нее отняты колонии и она жаждет земли. «Дранг нах остен» становится все яснее и яснее лозунгом просыпающейся активности и агрессивности новой Германии.
Старые идеи тевтонского владычества над «диким славянским востоком» опять проснулись в стране, лихорадочно подстегивающей деторождение и «пушкорождение». Для избытка народонаселения Германия не видела иного выхода, как отобрать «Лебенсраум», — жизненное пространство, — у других… Принцип морали каннибала царствовал в государственной политике наци: «зло — это когда у меня украдут и добро — когда я сам украду»… Правда, ленинский принцип мало чем отличался от этого — «морально то, что служит делу революции»…
Но не его, полководца, дело было разбираться в таких щекотливых тонкостях. Пусть дипломаты и политики судят, когда объявить войну, философы — как оправдать ее, а журналисты и поэты — как зажечь боевой огонь. Его дело, дело военного организатора, думать о том, чтобы армия была готова к наступлению и обороне… Но если война неизбежна, то готова ли уже Россия к этому страшному испытанию?
Опять потухла трубка. Тухачевский нервно выколотил ее о борт пепельницы, набил табаком и снова голубой дымок лаской пробежал по его нахмуренному лбу. Затянувшись несколько раз, маршал в задумчивости подошел к открытому окну… Откуда-то издалека донеслись гулкие шаги шедшей по улице военной части.
завел высокий чистый тенор, и хор дружно подхватил:
опять прозвенел тенор, и опять уверенно и твердо загремел хор:
Замерла вдали песня, а Тухачевский все еще стоял у открытого окна и невидящим взором глядел вдаль. Сияющее летнее утро рисовалось перед его глазами не как картина чудесного Божьего мира, а как прекрасный период для наступления пехоты. Опять в его памяти всплыли дни наступления его армий в советско-польской войне. Вот в точно такое же прекрасное летнее утро, по его приказу, начался «поход» и миллионы пошли на «штурм форпостов гнилой буржуазной Европы». Как когда-то, более тысячи лет тому назад, орды гуннов медленно катились на запад, так и недавно, только 16 лет назад, его красные полчища неслись, опьяненные жаждой грабежа, убийства и мести, на Польшу, а за ней — на Европу.
Тухачевский знал, что не для защиты своей земли, не для распространения идеи коммунизма с такой охотой рвались вперед его войска, разношерстные, оборванные, опаленные огнем великой и гражданской войн. Маршал был достаточно объективным и умным политиком, чтобы понимать, что двигало тогда его войска вперед. Но… какое ему было дело до внутренних побуждений этих миллионов? Зачем было Аттиле или Чингисхану анализировать побуждения своих диких воинов, с бешеным упоением катившихся на запад? Какое дело было Тухачевскому до пружин, гнавших оборванных злых красноармейцев на сытую Европу?
Для него, как и для Наполеона, людские жизни были только цифрами для решения политических или личных задач. Но если у Наполеона была, в его стремлениях, какая-то идея Единой Европы, то для Тухачевского человеческие трупы были только ступеньками его личной карьеры. Что ему до человеческих нулей? Ведь на волнах, на спине этого многомиллионного русского солдата выносилась вперед в Европу, в мир, его, Тухачевского, кровавая военная слава!.. И именно в такое радостное сияющее летнее утро, 16 лет тому назад…
Маршал тряхнул головой, отгоняя воспоминания… Да, пожар войны пронесся тогда по западу России, опустошив поля, нагромоздив горы трупов, но не дав ему, Тухачевскому, того, чего он ждал и жаждал: признанной Европой славы нового Бонапарта. Слава крупнейшего красного полководца у него уже была в результате блестящих побед над Колчаком, Деникиным, мятежным Кронштадтом и факелами крестьянских восстаний Антонова. Но разве это настоящая слава? Победы над своими же русскими белогвардейскими генералами на внутреннем фронте… Разве понимал средний европейский обыватель разницу между «генералом Харьковым» и «городом Деникиным»?.. Нет, ему нужна настоящая европейская и мировая слава; именно та. которой ему в том роковом 1920 году достичь не удалось…
