Когда зимой 1929 года от сильных морозов лопнули шедшие под мавзолеем канализационные трубы, весной он внезапно был заполнен «благоухающими массами», проникшими и под стеклянную крышку. Чтобы не навлечь на свою голову громов и молний диктатора, Ягода, при помощи инженеров и врачей, немедленно заменил труп Ленина другим… В это время в Ленинграде нашли рабочего Князева, который так походил на Ленина, что неоднократно уже играл его роль в фильмах, даже без грима. Этот Князев был немедленно «откомандирован» в другой город и… пропал. Но через два-три дня, вместо залитого человеческими экскрементами трупа Ленина, лежал другой, вновь набальзамированный профессором Абрикосовым… «Поклонение новым мощам» возобновилось опять, и только масса неприличных злых анекдотов поползла по матушке Руси…
Сталин был одним из немногих, от кого скрыли подмену…
Вернувшись к себе, диктатор опять заперся в своей комнатке и снова стал перебирать шансы «за» и «против»… На душе у него было неспокойно. Он знал, что стоит только показать Тухачевскому, что он готовит свой контрудар, как тот бросится в атаку. Поэтому Сталину нельзя было ни усилить охрану Кремля, ни вызвать в Москву новые дивизии НКВД. Малейшее подозрение, — и Тухачевский подаст сигнал к взрыву..
Знакомой мучительной болью сжалось усталое сердце. Опять тянущая боль поползла в левое плечо. Казалось, что, вот-вот усталое больное сердце перестанет биться. Но Сталин сжал зубы и заставил себя ровно и спокойно дышать. «Я не имею права теперь умирать, — свирепо сказал он сам себе. — Сперва нужно справиться с врагами»!..
Через несколько минут стало легче. Диктатор обтер платком потный лоб, дрожащими руками поднес к черным усам стакан вина и решительно встал. Еще несколько минут спустя он был в небольшой комнатке со стальными стенами. Запершись в ней, достал какие-то ключи и раскрыл дверцу большого стального шкафа. Там на полке, ясно освещенная лампой, стояла большая стеклянная банка, наполненная прозрачной жидкостью. В банке лежала человеческая голова…
В 1918 году отрекшийся Император, отказавшись бежать и покинуть свою страну, помещался под охраной в маленьком домике в Екатеринбурге, городке на стыке Урала и Сибири. Именно там 17 июля, ночью, его с семьей — царицей, больным маленьким сыном, четырьмя дочерьми, врачом и сопровождавшими его в беде друзьями, — заставили спуститься в подвал, зверски без суда расстреляли и добили штыками. Потом трупы были вывезены в глухой лес, разрублены на куски, облиты бензином и сожжены. Останки казненных сбросили в запущенную шахту и завалили землей.
Но отрубленная голова последнего Императора-Мученика была отправлена в Москву, как доказательство произведенной «казни» и, может быть, для предотвращения попыток самозванства, что не раз случалось в истории России. Ленин, человек, подвергшийся влиянию европейской культуры, с отвращением отказался от осмотра мертвой головы. Но Сталин, не знавший человеческих чувств, в дни тревог, когда его судьба ставилась на карту, любил приходить в стальную комнатку и с нехорошей торжествующей усмешкой смотреть в мертвые открытые глаза. «Державный хозяин Земли Русской», последний Император России, тот, кто когда-то послал Сталина на каторгу, был теперь вот тут, перед глазами революционера, неподвижным, беспомощным и униженным. Много уже врагов Сталина лежало мертвыми в земле, и злобное жестокое сердце диктатора как-то освежалось, омолаживалось, ободрялось при взгляде на голову мертвого повелителя.
— Так будет со всеми, кто против меня, — шептал он. — Где теперь твоя слава и власть? Что думал ты двадцать лет тому назад?..
Он насмешливо пустил струю табачного дыма в лицо мертвого Императора и зловеще улыбнулся. Ему захотелось, чтобы и красивая, породистая голова маршала Тухачевского уже была тут же. Пусть даже с куском лба, вырванным пулей. Ведь «труп врага всегда хорошо пахнет» и… выглядит…
— Правда, Николашка? — беззвучно спросил он и вдруг вздрогнул: ему показалось, что тусклые глаза на печальном, благородном лице со спутанной, залитой чем-то темным бородой, вдруг оживились какой-то мыслью, каким-то немым упреком.
Стальной человек дрогнувшей рукой захлопнул шкаф и неверными шагами, оглядываясь, поспешно вышел из таинственной комнатки.
Глава 12
Горе побежденным!
Вряд ли кто-нибудь в СССР думал, что день отлета северной экспедиции был последним днем, когда Тухачевский чувствовал себя во всем ореоле славы и власти. Казалось, что известие об аресте Путны стало каким-то переломным пунктом в судьбе маршала. Трудное историческое решение, принятое командармами в автомобиле на проселке — ждать, сжав зубы, выгодного момента для контрудара, для того, чтобы не ослабить Россию перед лицом грозных врагов, — сразу связало руки активности молодых сил армии. А давление НКВД, тонкие сети, которыми начал опутывать Тухачевского и его друзей Ежов, стали замечаться все больше.
Первым исчез Смутный. Исчез так просто и незаметно, как могут исчезать люди только в СССР. Ни Тухачевский, ни никто другой не могли добиться, куда девался личный адъютант замнаркома обороны. На настойчивые запросы Ежову о судьбе Смутного, тот делал озабоченное и огорченное лицо и уверял маршала, что даже маленьких следов найти пока не удается. Вся милиция и НКВД поставлены на ноги, но — увы! — тщетно.
— Знаешь что, Михаил, — таинственно снижая голос, говорил Ежов и в глубине его черных глазок мелькали насмешливые огоньки. — Я боюсь, — уж не фашистская ли разведка затащила Смутного в какую- нибудь ловушку? Не давал ли ты ему каких-либо секретных заданий по линии военной? Интересных для фашистов бумаг или материалов у него не было? Или твоих лично?
Несмотря на все уверения Ежова, Тухачевский прекрасно понимал, что тут без НКВД никак не обошлось. Смутный был доверенным лицом маршала и вся эта цепь первых трагических звеньев событий — старый проверенный шофер Павлов, военный атташе в Лондоне Путна и адъютант маршала Смутный, — все это были плохие признаки надвигающейся вражеской атаки. Люди исчезали и о них все молчали, словно их никогда и не существовало. В процессе своей дальнейшей работы Тухачевский стал замечать, как его постепенно изолируют от реальной связи с армией. Мало-помалу, ближайшие сотрудники маршала искусственным путем отдалялись от него все больше. Незаметно, один за другим, они получали от Ворошилова какие-то срочные служебные командировки, уезжали или переводились на другие посты. Все труднее становилось вызвать к себе в Москву Уборевича, Якира или Примакова. Ворошилов на заседании Реввоенсовета поднял, опираясь на решение политбюро, вопрос о создании в военных округах «реввоенсоветов для помощи командующим». Это, конечно, бесспорно обозначало резкое ограничение власти командующих округами (в военное время — командующих армиями), большинство которых было сторонниками Тухачевского на пути к усилению мощи армии, отмежеванию ее жизни от внутриполитического положения страны и росту ее самостоятельности.
Вслед за усилением политического контроля, Ворошилов стал вести постепенно и настойчиво перемещение войсковых частей, так что в Москве скоро собрали полки каких-то очень отдаленных военных округов СССР, для которых имя и личность Тухачевского не были так близки. Власть и возможность действия медленно уплывали из рук маршала. Как умный и видавший всякие виды советский «старожил», Тухачевский прекрасно понимал, что вся эта сеть паутины плетется вокруг него, но, связанный решением пока не прибегать к революционным действиям, он молчал и не отвечал никакими контрударами, в то же время понимая, как опытный стратег, что почву постепенно выбивают из-под его ног. Как боксеру для хорошего удара нужен крепкий пол и хороший упор, так и для политического удара надо было на кого-то и на что-то опираться. Нужно было иметь или товарищей, или организацию. Между тем, нити связи между ним и его старыми соратниками тщательно обрезывались, а об организации теперь нельзя было и думать. Пытаясь бороться за своих сотрудников, он неизменно проигрывал — право перемещений высшего командного состава принадлежало, прежде всего, Ворошилову: армия есть армия. Нарком обороны мог согласовывать свои действия со своими помощниками и заместителями, но мог все сделать и помимо их… А Ворошилов
