— Да, да! Чтобы защитить себя. Чтобы спасти свою репутацию.
Она подумала над его словами и кивнула.
Заровняв наконец яму, он обернулся к ней:
— М'зель, я люблю дочь. Вы, верно, уже это поняли.
— Я в этом уверена.
— И Фифайн ее любит. Но по-старому уже никогда не будет.
Кэй молча разглядывала его.
Он задумчиво проговорил:
— У меня в Порт-о-Пренсе живет брат, м'зель. Он на год моложе меня, и у него всего один ребенок. Тине было бы у него хорошо, он даже в школу ее послал бы. Здесь ей нельзя оставаться. Все здесь, в Буа- Саваже, знают, что она умерла и ее похоронили в этом дворе и что она, стало быть, зомби. Даже если Маргал ее не погубит, с ней никто не станет знаться.
— Вы хотите, чтобы я отвезла ее к вашему брату? Вы об этом говорите?
— Вы отвезете? Я провожу вас до места, где остался ваш джип.
Кэй задумалась, а он стоял перед ней, в отчаянной надежде ожидая ответа. Белая сова пролетела над двором от дороги к полю сорго. Время шло.
— Я это сделаю, но с одним условием, — наконец сказала Кэй.
Он, чуть не плача, затаил дыхание:
— А… с каким?
— Что вы, пока мы здесь, сведете меня в Легрун, в гости в вашему калеке-бокору Маргалу. Вы согласны?
Вздрогнув, он уставился на нее, вытаращив глаза. Но все же кивнул.
5
На этот раз серого мула не навьючили седельными сумками, но Кэй, прежде чем выехать из дома Англэйда в Буа-Саваж, повесила на плечо коричневую кожаную сумку. Сидя на своем муле, пробирающемся следом за мулом Метеллуса, она поняла, как трудно пришлось бы ей здесь, вздумай она отправиться в одиночку.
До Легруна, по словам Метеллуса, было всего четыре мили, но дорога оказалась трудной. Самое подходящее слово — грудной. Сразу за рыночной площадью Буа-Саважа, пустынной, потому что торговали на ней только один день в неделю, начиналась тропинка направо, отмеченная крестом Барона Субботы. На вопрос, зачем он остановился и спешился на минуту у этого креста, ее проводник пожал плечами:
— Иногда неплохо попросить у Барона защиты, м'зель.
— Так вы думаете, этот Маргал вудуист?
— Нет-нет, м'зель! Он злой человек, бокор!
Понятно, это разные вещи. Вуду — религия. А бокор — колдун, знахарь-одиночка. А тот, с которым им предстояло столкнуться, — еще и чудовище.
Мулы целую вечность пробирались по лестнице из валунов, которую с обеих сторон теснил горный лес. Местами даже небо скрывалось за стеной древесных стволов. Потом тропинка выбралась на каменистое плато, выкрашенное золотым солнечным светом, и нырнула в овраг.
Овраг понемногу расширялся и превратился в травянистую поляну, на которой стояли хижины с дерновыми кровлями. Кэй насчитала пять хижин. С отвесной скалы по правую руку от них срывался сорокафутовый водопад, наполнявший долину шумом воды. Позади крестьянских хижин стоял прочный дом с крышей из железных листов, выкрашенный в красный цвет.
'Дом Маргала', — решила Кэй. После Вальери это первый крашеный дом, попавшийся ей на глаза. Колдун Маргал, как видно, считан полезным выделяться из толпы и был достаточно состоятелен, чтобы потакать своим капризам.
На Гаити редко увидишь красный дом. Этот напомнил ей отрывок стихотворения из сборника гаитянского автора, известного серьезным интересом к оккультному.
Не побывал ли поэт в этих местах? Если так, он смельчак, если решился написать о них. Впрочем, книга была написана на французском, а Маргал крестьянин и вряд ли читает по-французски или хотя бы на каком-нибудь из вариантов креольской письменности.
Ехавший впереди Метеллус натянул поводья, останавливая мула. Она подъехала, и он поднял руку, указывая вперед.
— Маргал живет в том красном доме, м'зель, — проговорил он, не глядя на нее. — Я возьму мулов и подожду вас у водопада.
Она глубоко вздохнула, чтобы успокоить сердцебиение.
— Вы, значит, оставите меня с ним одну?
— М'зель, — он покачал головой, — я не такой храбрый, как вы.
— Ну что ж…
Она была разочарована, но не сердилась. Сойдя с седла, она провела своего мула на несколько шагов дальше, чтобы Метеллус, склонившись, смог взять у нее поводья. Потом, высоко подняв голову, она в одиночку прошагала последнюю сотню ярдов.
Подходя к двери, она потрогала коричневую сумку, убеждая себя, что она на месте. Всю дорогу эта сумка была ей обузой — теперь стала утешением. Кэй постучала. Дверь сразу распахнулась. Мальчик лет двенадцати, одетый в старые штаны цвета хаки, стоял, разглядывая ее.
Она поздоровалась, он ответил.
— Я бы, с твоего позволения, хотела поговорить с месье Маргалом. Я проделала долгий путь, чтобы увидеть его.
Мальчик знаком предложил ей войти и посторонился.
Комната, в которой она очутилась, удивила ее, и не только размерами. Пол был выложен таверноном — мелкослойной древесиной, ставшей теперь еще большей редкостью, чем гаитянское черное дерево. Из того же дерева были столы и кресла, одно из которых выделялось странной формой. Может, оно растет в этих местах? Даже если и так, Маргалу пришлось заплатить целое состояние за то, чтобы его свалили и распилили. Стены комнаты были глиняными, но все разных цветов — аквамариновая, розовая, черная и зеленая — и украшены сложным узором. Поразительно эффектное зрелище.
— Садитесь, пожалуйста, — сказал мальчик. — Я спрошу хозяина, хочет ли он с вами говорить. Не сюда! — поспешно остановил он, когда Кэй из любопытства двинулась к причудливому креслу. — Это для хозяина!
— Извини.
Она развернулась в другую сторону, но все же успела заметить, что кресло было в самом деле примечательным. Спинка вертикальная, слишком широкое сиденье завалено многоцветными подушечками. И широкие плоские подлокотники с прорезанными шлицами. Положите поперек доску, закрепите в шлице, и кресло превратится в верстак, письменный или обеденный стол.
Кэй осталась стоять. Мальчик скрылся в соседней комнате, оставив дверь открытой.
Через минуту он вернулся, толкая перед собой нечто вроде подставки на колесиках. На подставке сидел человек. Одетый в алую ночную рубаху — если это подходящее слово для такого одеяния, — мужчина
