Появилась рука, она шлепнула по телефону, сбив трубку с рычага. Пальцы выглядели странно, как будто росли не на месте, да еще и казались прозрачными. Прежде чем Расселл понял, в чем дело, — пухлая ладошка, словно махавшая ему, принадлежала ребенку — ее обладатель поднялся, ухватившись за деревянную полочку с внутренней стороны стола. Расселл не мог разглядеть, что там происходит, в ромбе теней.
Он остановился, страх не давал идти дальше. Послышался хриплый вздох, чем-то похожий на клокотание в груди его матери, и над стойкой показалось лицо ребенка, подтянувшегося на бледных ручках. Расселл знал его: малыш Уильям, который попал в больницу, проглотив крышку от бутылки и чуть не задохнувшись. На круглом лице до сих пор виднелся синеватый оттенок от чуть не случившейся асфиксии. В первый раз Расселл посмотрел в глаза ребенка — немигающие, широко раскрытые, но не видящие.
Дрожа, Брей неожиданно понял: мальчик слишком мал, чтобы ползать, а уж тем более ходить, но, как только этот факт озарил его, малыш принялся шагать по стойке, разбрасывая бумаги и ручки своей крабьей походкой. Через несколько секунд он шумно рухнул на пол, но падение не прервало его движение вперед.
Затем перед Расселлом появился обнаженный мужчина, за ним вились пластиковые трубки, прикрепленные пластырем к груди и рукам. Трубки вяло покачивались, словно атрофированные довески, вшитые в плоть вивисекторами. Кровь медленно текла по животу пациента, пачкая лобковые волосы. Лицо над телом попыталось улыбнуться, но потерпело неудачу, правда, выражение его показалось Брею знакомым. Расселл кивал и улыбался этому человеку каждый день, проходя мимо его кровати по пути к матери, жест поддержки. Пациент поступил с тяжелым случаем коронарной недостаточности, и сейчас он должен был находиться на аппарате жизнеобеспечения.
Расселл неожиданно поскользнулся и приземлился на задницу. Рука прошлась по чему-то мокрому и липкому, разлитому по полу, на что Брей боялся даже смотреть. С этою нового угла он увидел, что пациент оставил за собой кое-кого, прямо рядом со своей кроватью. Это оказался главный анестезиолог, чье тело сейчас дергалось в конвульсиях то ли от шока, то ли от невидимой отсюда смертельной раны.
Отступая, Расселл осмелился повернуться, думая, успел ли Уильям доползти до него. Он мог легко споткнуться о ребенка, вставая, вот только уже совершенно не заботился, что сделает тому плохо.
Брей быстро метнулся влево, увидев в углу кровать матери. Подумал, может, они еще не добрались до нее, может, экспериментаторы проглядели ее. Неужели им не хватило ребенка и мужчины?
Расселл понимал: лекарства заставляют пациентов подниматься. Слишком много было непонятных анализов, слишком много желания колоть, резать и ампутировать. Болеутоляющие и наркотики плавали в крови его матери, затуманивая ей сознание. Никто ему не поверит, но Брей знал, что, как и в случае с другими, врачи медленно выводили из ее организма естественные жидкости, заменяя их секретными веществами, которые могли оживлять умершую плоть.
Спинку кровати матери высоко подняли, Расселл почувствовал себя маленьким мальчиком, подходя ближе. Повернутый к Брею монитор на изгибающемся кронштейне нависал над кроватью. По дисплею бежало шесть прямых линий без каких-либо всплесков, нарушающих симметрию, — послание, внятно произнесенное без всяких слов. Визг, который, как казалось Расселлу, исходил от монитора, был достаточно громким, чтобы вызвать сестру, вот только вырывался он из его собственного рта.
Под тонкой простыней тела не оказалось, как будто его засосало где-то между ней и матрасом. В ногах кровати по-прежнему находилась защитная клетка, ткань свисала, предлагая всем желающим заглянуть внутрь.
Расселл прижал костяшки пальцев к вискам, в его глотке зарождался низкий рев, глубоко внутри, так глубоко, что от него было больно, так глубоко, что он так и не вырвался на свободу. Вопль задушила гортань.
Брей услышал шарканье, повернулся. Ребенок и мужчина приближались к кровати, как и другие пациенты, явно не желавшие ему ничего хорошего. Они двигались с медленной синхронной грацией, угрожающей, несмотря на неторопливость. Расселл быстро отвернулся, снова сосредоточившись на пространстве, где должно было находиться тело матери.
Когда он откинул простыню, под защитной клеткой что-то замаячило. Два сморщенных черных куска мяса лежали бок о бок, словно отчаянно нуждались в дальнейшем медицинском уходе.
Расселл рванул в сторону, обогнул приближающиеся фигуры, срывая занавески вокруг кроватей, в ярости стараясь найти то, что осталось от матери. За одним из экранов он нашел большинство медицинского персонала, из конечностей и тел врачей торчали шприцы. Похоже, подопытные отомстили экспериментаторам.
'Я хотела, чтобы они меня отпустили', — в голове Рассела зазвучал голос, как только он ее нашел. Обвинение столь же ядовитое и острое, как нержавеющие инструменты и фармакопея, которые использовались для ее мучений.
Похоже, все это время мать, не издавая ни единого звука, старалась встать. Больничная одежда спала с иссохших плеч, а пурпурная кровь испятнала пол рядом с культями.
— Пошли, мама, — с нежностью произнес Расселл. — Пора домой.
Он знал, что слишком долго позволял ей оставаться в больнице, но, может, еще осталось время помочь ей. Брей поднял ее невероятно легкое тело на руки и плечами растолкал подопытных, слишком быстрый теперь, чтобы его могли зажать в угол.
Уже снаружи, в коридоре, он вспомнил, что кое о чем забыл в спешке. Надо забрать ноги матери, прежде чем те не станут двигаться сами, ходить, шаркая, живя непроизвольной жизнью, подчиняясь подкожному биению лекарств.
Лес Дэниэлс
Они идут за тобой
Лес Дэниэлс — автор, скажем прямо, не слишком плодовитый. Тем не менее его рассказы в последнее время появлялись в журналах и антологиях, таких как 'Best New Horror', 'Dark Voices' выпуски 4 и 5, 'After the Darkness'. Преданный фанат комиксов, он — автор недавнего бестселлера 'Марвел: Пять невероятных десятилетий лучших комиксов в мире' ('Marvel: Five Fabulous Decades of the World's Greatest Comics'), а сейчас работает над аналогичной историей компании 'DC Comics'. В ближайшем будущем также выходит 'Белый демон' ('White Demon'), шестая книга в серии Дэниэлса о герое-вампире доне Себастьяне де Виллануэва.
Дэниэлс признает, что каждый мрачный рассказ, который он пишет, каким-то образом оборачивается фарсом. Потому и от этой истории о разлученных любовниках можно ожидать юмора и ужаса в равной мере…
Мистер Блисс как-то раз в понедельник вернулся домой раньше обычного. Это оказалось большой ошибкой.
У него разболелась голова, и секретарша, перепробовав различные патентованные медицинские средства, завлекавшие слоганами производителей, сказала:
— Почему бы вам не пойти домой, мистер Блисс?
Все звали его мистер Блисс. Другие в офисе откликались на Дэйвов, Дэнов или Чарли, но он всегда был мистером Блиссом. Это ему нравилось. Иногда он думал, что даже жене следует звать его мистером Блиссом.
Вместо него она призывала Бога.
Голос шел сверху. Со второго этажа. Из спальни. Ей, похоже, было не больно, но эту оплошность очень легко исправить.
Жена коротала день не одна: кто-то кряхтел в гармонии с ее призывами к Создателю. Мистера Блисса это сильно расстроило.
Даже не остановившись повесить пальто, он на цыпочках прокрался в кухню и снял с намагниченной
