– А ты не ходил?
– И я ходил. Так я этим не хвастаюсь.
– И я не хвастаюсь.
– Вот это очень замечательно. Хвастаться тут, братишечка, нечем. Гнали – ходил. Попробовал бы не пойти. Так вот, значит, ограбивши картошку, ходил наш Пиголица и картошку грузил. Конечно, не все Пиголицы ходили и грузили. Кое-кто и кишки свои у мужика оставил. Потом Пиголица ссыпал картошку из мешков в подвалы, потом перебирал Пиголица гнилую картошку от здоровой, потом мотался наш Пиголица по разным бригадам и кавалериям – то кооператив ревизовал, то чистку устраивал, то карточки проверял и черт его знает, что… И за всю эту за волынку получил Пиголица карточку, а по карточке пять кил картошки в месяц, только кила-то эти, извините, уж не по три копеечки, а по 30. Да еще в очереди постоишь.
– За такую работу да при старом режиме пять вагонов можно было бы заработать.
– Почему пять вагонов? – спросил Пиголица.
– А очень просто, я, скажем, рабочий. Мое дело за станком стоять. Если бы я все это время, что я на заготовки ездил, на субботники ходил, по бригадам мотался, в очередях торчал – ты подумай, сколько я бы за это время рублей выработал. Да настоящих рублей, золотых. Так вагонов на пять и вышло бы.
– Что это вы все только на копейки да на рубли все считаете?
– А ты на что считаешь?
– Вот и сидел буржуй на твоей шее.
– А на твоей шее никто не сидит? И сам-то ты где сидишь? Если уж об шее говорить пошел – тут уж молчал бы ты лучше. За что тебе пять лет припаяли? Дал бы ты в морду старому буржую отсидел бы неделю и кончено. А теперь вместо буржуя – ячейка. Кому ты дал в морду? А вот пять лет просидишь. Да потом еще домой не пустят. Езжай куда-нибудь к чертовой матери. И поедешь. Насчет шеи – кому уж кому, а тебе бы, Пиголица, помалкивать лучше.
– Если бы старый буржуй, – сказал Ленчик, – если бы старый буржуй тебе такую картошку дал как кооператив сейчас дает, так этому бы буржую всю морду его же картошкой вымазали бы
– Так у нас еще не налажено. Не научились.
– Оно, конечно, не научились. За пятнадцать-то лет! 3а 15 лет из обезьяны профессора сделать можно, а не то что картошкой торговать. Наука, подумаешь. Раньше никто не умел ни картошку садить, ни картошкой торговать. Инструкций, видишь ли, не было. Картофельной политграмоты не проходили. Скоро не то, что сажать а и жевать картошку разучимся.
Пиголица мрачно поднялся и молча стал вытаскивать из полок какие-то инструменты. Вид у него был явно отступательный.
– Нужно эти разговоры в самом деле бросить, – степенно сказал Мухин. – Что тут человеку говорить, когда он уши затыкает. Вот посидит еще года два и поумнеет.
– Кто поумнеет, так еще не известно. Вы все в старое смотрите, а мы наперед смотрим.
– Семнадцать лет смотрите.
– Ну и семнадцать лет. Ну, еще семнадцать лет смотреть будем. А заводы-то построили?
– Иди ты к чертовой матери со своими заводами, дурак! – обозлился Середа. – Заводы построили! Так чего же ты, сукин сын, на Тулому не едешь электростанцию строить? Ты почему, сукин сын, не едешь? А? Чтобы строили, да не на твоих костях? Дурак, а своих костей подкладывать не хочет.
На Туломе, это верстах в десяти южнее Мурманска, шла в это время стройка электростанции, конечно, ударная стройка и конечно, на костях, на большом количестве костей. Все, кто мог как-нибудь извернуться от посылки на Тулому, изворачивались изо всех сил. Видимо, изворачивался и Пиголица.
– А ты думаешь, не поеду?
– Ну и поезжай ко всем чертям.
– Подумаешь, умники нашлись. В семнадцатом году, небось, все против буржуев перли. А теперь остались без буржуев, так кишка тонка. Няньки нету. Хотел бы я послушать, что это вы в семнадцатом году про буржуев говорили. Тыкать в нос кооперативом да лагерем теперь всякий дурак может. Умники… Где ваши мозги были, когда вы революцию устраивали?
Пиголица засунул в карманы свои инструменты и исчез. Мухин подмигнул мне:
– Вот ведь правильно сказано, здорово заворочено. А то в самом деле, насели все на одного, – в тоне Мухина было какое-то удовлетворение. Он не без некоторого ехидства посмотрел на Середу. – А то тоже, кто там ни устраивал, а Пиголицам расхлебывать приходится. А Пиголицам-то куда податься?
– Н-да, – как бы оправдываясь перед кем-то, протянул Середа. – В семнадцатом году оно, конечно. Опять же война. Дурака, однако, что и говорить, сваляли. Так не век же из-за этого в дураках торчать. Поумнеть пора бы.
– Ну и Пиголица поживет с твое – поумнеет. А тыкать парню в нос, дурак да дурак – это тоже не дело. В такие годы кто в дураках не ходил?
– А что за парень этот Пиголица? – спросил я. – Вы уверены, что он в третью часть не бегает?
– Ну, нет. Этого нету. – торопливо сказал Середа, как бы обрадовавшись перемене темы. – Этого нет. Это сын мухинского приятеля, Мухин его здесь и подобрал. Набил морду какому-то комсомольскому секретарю – вот ему пять лет и припаяли. Без Мухина пропал бы пожалуй парнишка. Середа как-то неуютно поежился, как бы что-то вспоминая. – Таким вот, как Пиголица, здесь хуже всего. Ума еще немного, опыта и меньше того, во всякие там политграмоты взаправду верят. Думает, что и в самом деле царство трудящихся. Но вот пока что пять лет еще имеет. Какие-то там свои комсомольские права отстаивал. А начнет отстаивать здесь – совсем пропадет. Ты, Мухин, зря за него заступаешься. Никто его не обижает, а нужно, чтобы парень ходил, глаза раскрывши. Ежели бы нам в семнадцатом году так бы прямо, как дважды два, доказали, дураки вы, ребята, сами себе яму роете – мы бы здесь не сидели.
– А вот вы лично в семнадцатом году такие доказательства стали бы слушать?
