видна.
Мы вошли в убого обставленную комнату. Посредине комнаты стоял некрашеный деревянный стол. Чекалин обошел его крутом и, не опуская парабеллума, тем же резким тоном спросил;
– Ну-с, так что же вам угодно?
Начало разговора было малообещающим, а от него столько зависело. Я постарался собрать все свои силы.
– Гражданин начальник, последние эшелоны составляются из людей, которые до БАМа заведомо не доедут.
У меня запнулось дыхание.
– Ну?
– Вам, как приемщику рабочей силы, нет никакого смысла нагружать вагоны полутрупами и выбрасывать в дороге трупы.
– Да?
– Я хочу предложить давать вам списки больных, которых ББК сажает в эшелоны под видом здоровых. В нашей комиссии есть один врач. Он, конечно, не в состоянии проверить всех этапников, но он может проверить людей по моим спискам.
– Вы по каким статьям сидите?
– Пятьдесят восемь – шесть, десять и одиннадцать; пятьдесят девять – десять,
– Срок?
– Восемь лет.
– Так… Вы по каким, собственно, мотивам действуете?
– По многим мотивам. В частности и потому, что на БАМ придется, может быть, ехать и моему сыну.
– Это тот, что рядом с вами работает?
– Да.
Чекалин уставился на меня пронизывающим, но ничего не говорящим взглядом. Я чувствовал, что от нервного напряжения у меня начинает пересыхать во рту.
– Так… – сказал он раздумчиво. Потом, отвернувшись немного в сторону, опустил предохранитель своего парабеллума и положил оружие в кобуру.
– Так, – повторил он, как бы что-то соображая. – А скажите, вот эту путаницу с заменой фамилий – это не вы устроили?
– Мы.
– А это по каким мотивам?
– Я думаю, что даже революции лучше обойтись без тех издержек, которые уж совсем бессмысленны.
Чекалина как-то передернуло.
– Так, – сказал он саркастически. – А когда миллионы трудящихся гибли на фронтах бессмысленной империалистической бойни, вы действовали по той же… просвещенной линии?
Вопрос был поставлен в лоб.
– Так же, как и сейчас, я бессилен против человеческого сумасшествия.
– Революцию вы считаете сумасшествием?
– Я не вижу никаких оснований скрывать перед вами этой прискорбной точки зрения.
Чекалин помолчал,
– Ваше предложение для меня приемлемо. Но если вы воспользуетесь этим для каких-нибудь посторонних целей, протекции или чего – вам пощады не будет.
– Мое положение настолько безвыходно, что вопрос о пощаде меня мало интересует. Меня интересует вопрос о сыне.
– А он за что попал?
– По существу за компанию. Связи с иностранцами.
– Как вы предполагаете технически провести эту комбинацию?
– К отправке каждого эшелона я буду давать вам списки больных, которых ББК дает вам под видом здоровых. Этих списков я вам приносить не могу. Я буду засовывать их в уборную УРЧ, в щель между бревнами, над притолокой двери, прямо посредине ее. Вы бываете в УРЧ и можете эти списки забирать.
– Так. Подходяще. К скажите, в этих подлогах с ведомостями ваш сын тоже принимал участие?
– Да. В сущности, это его идея.
– И из тех же соображений?
– Да.
– И отдавая себе отчет…
