поговорю с Майковым.
В Ялте идут дожди, растительность богатая.
Соне и Володе* нижайший поклон и привет. Жму руку.
На обороте:
Леонтьеву И. Л., 23 апреля 1901*
3366. И. Л. ЛЕОНТЬЕВУ (ЩЕГЛОВУ)
23 апреля 1901 г. Ялта.
Милый Жан, в Ялте я пробуду до 5 мая*, а потом, вероятно, проеду в Москву*. Буду чрезвычайно рад повидать Вас и потолковать о том о сем.
Желаю Вам здравия и всего, всего хорошего! Нижайший поклон Вашей жене.
А давно я не был в Питере*.
На обороте:
Книппер О. Л., 24 апреля 1901*
3367. О. Л. КНИППЕР
24 апреля 1901 г. Ялта.
А в Ялте совсем-таки скверная погода, моя дуся. Холодно, идет дождь, дуют ветры. Вчера был у меня Немирович*, мягкий, но не в духе и, как мне показалось, постаревший за последнее время. Он сильно хочет писать.
Куприн сидит у нас целый день, только ночует у себя*. Бунин в Одессе*. Мадам Бонье бывает редко.
Ты уже решила, куда нам поехать? На Волгу или в Соловки? Думай, дуся.
Вышел в Москве сборник «Северные цветы», там есть мой рассказ «Ночью»*.
О Чалеевой я спрашивал у Бородулина* еще неделю назад. У нее, по словам Бородулина, несомненный туберкулез, но течение болезни не суровое, больная может поправиться, если будет жить в Крыму. Больше ничего нельзя сказать о ней.
В Звенигороде в самом деле хорошо, я работал там в больнице когда-то*. Непременно поедем, супружница моя хорошая. Ты пишешь, чтобы я привез с собой документы для венчания*. Но у меня нет никаких документов, кроме паспорта.
Ну, прощай, моя лютераночка, будь здорова, весела и не худей. Будь полной, краснощекой немкой. А тебе хочется, чтобы я называл тебя Олей? Ну, будь здорова, Оля.
Горький, как пишут, арестован в Нижнем*.
Я тебя крепко целую.
Книппер О. Л., 26 апреля 1901*
3368. О. Л. КНИППЕР
26 апреля 1901 г. Ялта.
Собака Олька! Я приеду в первых числах мая*. Как только получишь телеграмму, тотчас же отправляйся в гостиницу «Дрезден» и узнай, свободен ли 45 номер, т. е., другими словами, займи какой-нибудь номеришко подешевле.
Часто видаюсь с Немировичем, он очень мил, не важничает; супруги его еще не видел. Я приеду в Москву главным образом за тем, чтобы гулять и наедаться. Поедем в Петровско-Разумовское, в Звенигород, поедем во все места, лишь бы хорошая погода была. Если согласишься поехать со мной на Волгу, то будем есть стерлядей.
Куприн, по-видимому, влюблен, очарован. Влюбился он в громадную, здоровенную бабу, которую ты знаешь и на которой ты советуешь мне жениться*.
Если ты дашь слово, что ни одна душа в Москве не будет знать о нашей свадьбе* до тех пор, пока она не совершится, — то я повенчаюсь с тобой хоть в день приезда. Ужасно почему-то боюсь венчания и поздравлений, и шампанского, которое нужно держать в руке и при этом неопределенно улыбаться. Из церкви укатить бы не домой, а прямо в Звенигород. Или повенчаться в Звенигороде. Подумай, подумай, дуся! Ведь ты, говорят, умная.
Погода в Ялте паршивенькая. Ветер неистовый. Розы цветут, но мало; будут же цвести богато. Ирисы великолепны.
У меня всё в порядке, всё, кроме одного пустяка — здоровья.
Горький не выслан, а арестован; держат его в Нижнем. Поссе тоже арестован*.
Обнимаю тебя, Олька.
Вейнбергу П. И., 28 апреля 1901*
3369. П. И. ВЕЙНБЕРГУ
28 апреля 1901 г. Ялта.
Дорогой и глубокоуважаемый Петр Исаевич, мне было чрезвычайно приятно получить от Вас письмо, благодарю Вас от всей души. Простите, карточки у меня не было*, пришлось добывать ее, и потому я несколько промедлил ответом на Ваше письмо; да и карточка не ахти какая, я на ней в шляпе и в пальто. Ну, да беда не велика — когда буду в Петербурге, то снимусь и обменю на другую.
