Ничуть не более благоприятными были и сугубо военные, оперативно-тактические результаты «зимней войны». Вместо 65-километровой полосы укреплений Карельского УРа, фланги которого прочно опирались на водные рубежи, теперь предстояло оборонять пока еще ничем не оборудованную линию новой границы, которая начиналась на северном берегу Финского залива и уходила в таежную «бесконечность». Если же говорить не о «бесконечности», а о конкретной протяженности полосы обороны 23-й армии, непосредственно прикрывавшей «выборгское и кексгольмское направления», то она составляла 180 км (от Виролахти до Ристалахти). Тысячу и один раз советские историки горестно сокрушались по поводу того, что летом 1941 года четыре дивизии 23-й армии не могли удержать полосу обороны в 200 км. И это совершеннейшая правда. По советским предвоенным уставам стрелковая дивизия могла оборонять полосу в 8–10–12, но никак не 45 км. Остается только вспомнить, кто и зачем загубил 127 тыс. красноармейцев ради того, чтобы передвинуть линию границы с укрепрайона в безбрежную лесную глушь. Эта, абстрактная на первый взгляд теория была однозначно подтверждена на практике. В августе 1941 г. тонкая «нитка» обороны 23-й армии была прорвана за несколько дней, и только после отхода разрозненных остатков этой армии на линию «старой границы» (т.е. линию бетонных укреплений Карельского УРа) удалось, наконец, остановить финское наступление и стабилизировать фронт.
Еще раз отдадим должное товарищу Сталину: он легко и свободно обманывал других, но никогда не занимался глупым и трусливым делом самообмана. Что бы ни кричала сталинская пропаганда, сам Сталин не мог не понимать, что обороноспособность Ленинграда опасно ослаблена. И в этом смысле твердое намерение Сталина не останавливаться на полпути, а довести начатое дело до логического завершения выглядит вполне разумным. Адекватным сложившейся (в значительной степени сложившейся вопреки планам и намерениям самого Сталина) ситуации. В горах Кавказа, там, где родился Иосиф Джугашвили, наездники говорят: «Перепрыгнул ограду передними ногами — перепрыгивай задними…»
Завершить начатую борьбу за «укрепление безопасности Ленинграда» (предположим на мгновение, что в ноябре 1939 г. Сталин развязал войну с Финляндией именно в оборонительных целях) можно было двумя, принципиально различными, способами. Великая держава могла предложить оскорбленному ею соседу забыть старые обиды и начать жить «с чистого листа». Великая держава могла убедить Финляндию — и не словами, разумеется, а практическими делами, — что мирное сосуществование и тесное экономическое сотрудничество с СССР принесет ей больше пользы, нежели бесплодные мечтания о военном реванше. Короче говоря — можно было начать выстраивать такую линию взаимоотношений, которая в 50– 60-х годах 20-го столетия реально превратила советско-финскую границу в «границу мира и дружбы». Гораздо более спокойную, заметим, нежели граница с «братским социалистическим Китаем».
Но был и другой путь, путь подготовки к новой войне, к новому — и на этот раз уже окончательному — решению «финляндского вопроса». Какой путь выбрал Сталин? Первые ответы на этот, вероятно, самый главный для целей нашего исследования вопрос можно получить уже из анализа условий Московского мирного договора марта 1940 года. Главным из этих условий было определение новой линии границы между СССР и Финляндией. Эту линию можно было провести, руководствуясь по меньшей мере тремя разными соображениями (и обосновывая это решение тремя типами аргументов).
Можно было вспомнить всенародно любимую песню, которая в те годы гремела из всех репродукторов: «Земли чужой мы не хотим ни пяди». Под этим лозунгом победоносная Красная Армия с развернутыми знаменами, под гром оркестров могла вернуться на ту линию границы, которая существовала 30 ноября 1939 г. «Белофинская военщина получила достойный урок, весь мир убедился в том, что для Красной Армии нет непреодолимых преград, а чужого добра нам не надо. Мы ведь не ради финских болот с клюквой войну начинали, а для защиты города Ленина» — так можно было бы объяснить это своему народу и международному сообществу. Впрочем, такого благородства от Сталина и К° едва ли кто-нибудь ожидал, так что сразу же перейдем к варианту №2.
Новую границу можно было провести строго по той линии, которая была предложена финнам в ходе московских переговоров в октябре–ноябре 1939 г. И такое решение вполне позволяло Сталину выйти из войны, как говорится, сохранив лицо. Все было бы очень красиво: «Воля могучего Советского Союза — закон для всех. То, что нам надо, мы возьмем всегда. Не хотели отдавать по-хорошему, через обмен территориями — вам же хуже, теперь придется передать Советскому Союзу кусок территории Карельского перешейка по- плохому, послевоенного поражении и безо всяких обменов».
Наконец, возможен был и самый жесткий (да и самый распространенный в международной практике) вариант № 3. Новая линия границы могла быть проведена по той линии фронта, которая сложилась на начало марта 1940 года. На основании простого и древнего «права завоевания». Скорее всего, именно на такое решение территориального вопроса — как на худший, но, увы, неизбежный, вариант — рассчитывала в марте 1940 г. и финская делегация.
Но ни один из трех перечисленных вариантов Сталина не устроил. В ультимативной форме финнам было предложено согласиться на откровенно наглый разбой, при котором Советский Союз присваивал себе не только все фактически занятые Красной Армией территории, но и те земли, к которым и близко не смог подойти солдат советской армии. По условиям Московского договора от 12 марта 1940 г. к Советскому Союзу отходил весь Карельский и весь Онежско-Ладожский перешеек, а также полоса вдоль северо-западного берега Ладожского озера, включая железнодорожную ветку Выборг–Сортавала.
Новая граница перерезала Сайменский канал,соединяющий порт Выборга с Сайменской озерной системой (до войны по этой волной магистрали шел основной сплав финского леса). Линия новой границы была проведена так «ловко», что перекресток железных дорог у Элисенваара оказался на советской территории (см. карту № 2). При этом оказалась полностью разорванной вся система железных дорог юго- восточной Финляндии. Например, для того чтобы проехать из Иматра в Савонлинна (70 км по прямой), теперь надо было сделать 350-киломстровый «крюк» по маршруту Коувола, Миккели, Пиексямяки. Сегодня нам остается только строить догадки: было ли такое начертание границы сделано из одной только злобности, или же уже тогда ставилась задача максимально затруднить маневр сил финской армии в полосе будущего главного удара Красной Армии.
Не забыли авторы «мирного договора» и свои несбывшиеся мечты о том, как
Действительно, соединив железной дорогой Кемиярви и Алакуртти, можно было получить прямое сообщение от Кандалакши до Кеми–Торнио «по кратчайшему пути». На первый взгляд все достаточно логично. На второй и более внимательный взгляд становится очевидно, что заполярная Кандалакша может быть только промежуточным пунктом на пути транспортировки грузов из Швеции в обжитые и промышленно развитые районы СССР. К Москве или Ленинграду самый короткий маршрут движения проходит через южную и центральную часть Финляндии (т.е. через Оулу, Куопио, Элисенваара, Кексгольм). Никакого сокращения пути транспортировка по Мурманской (Кировской) дороге (т.е. через Кандалакшу, Петрозаводск, Лодейное Поле) не дает. Не имея никакого экономического смысла, дорога на Кемиярви–Рованиеми–Кеми имела зато совершенно очевидное, не вызывающее ни малейших сомнений военное значение, как линия снабжения наступающих от Салла к побережью Ботнического залива советских войск.
В целях «обеспечения безопасности Ленинграда» СССР аннексировал также западную часть полуостровов Рыбачий и Средний, находящихся на расстоянии 1400 км от Ленинграда, а также присвоил себе право создания военно-морской и авиационной базы на полуострове Ханко, расположенном на северной (финляндской) стороне Финского залива, на расстоянии в 400 км от Ленинграда. В целом добыча составила порядка 37 тыс. кв. км финской земли (не считая водных пространств) в 13 раз больше того, что
