25 июня. Глупость или агрессия?

использовании румынского языка в советской Молдавии не могло быть и речи. Более того, фактически был создан новый, «молдавский язык», изготовленный из исходного румынского, переведенного на кириллицу и насыщенного русскозвучащими словами. Этот странный филологический монстр был объявлен государственным языком Молдавской ССР, использование же языка соседней Румынии беспощадно пресекалось.

Аналогично развивались события и в оккупированных в сентябре 1939 г. областях Восточной Польши. В соответствии с политической конъюнктурой момента новые союзные республики тогда создавать не стали, а оккупированные польские земли разделили на три (неравные по площади) части: г. Вильно и прилегающие районы подарили Литве (которой менее, чем через год, пришлось убедиться в том, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке), территория к северу от р. Припять (Белостокское, Брестское и Гродненское воеводства) была присоединена к Белорусской ССР, территория к югу от Припяти — к Украинской ССР. На использование слова «Польша» был наложен негласный, но строжайший запрет. Не только в публичных выступлениях, но и в секретных военных документах использовались исключительно и только выражения «бывшая Польша» или «генерал-губернаторство». Как и следовало ожидать, польский язык последовательно изгонялся из употребления в официальном делопроизводстве, из государственных учреждений и армии. Ну а добровольно-принудительные курсы изучения польского языка могли присниться партийному активу разве что в кошмарном сне.

История, как принято говорить, повторяется: то, что было трагедией, возвращается в виде фарса. Эта мысль вполне применима и к истории появления весной 1940 г. бутафорской «карело-финляндии». История Карельской Трудовой Коммуны 1920–1923 гг. была, несомненно, трагичной. Но го была героическая трагедия — при всех заблуждениях и неумеренных амбициях, проявленных руководителями «красных финнов», нельзя отрицать того, что многие из них совершенно искренне верили в идеалы коммунизма, в будущее мировой революции. И уж в любом случае, своей мученической смертью в стали неких застенках они с лихвой искупили все свои вольные и невольные прегрешения. Наспех слепленная Карело-Финская ССР образца 1940 года, в которой собранные со всей России номенклатурные чиновники с изумлением таращились на финские надписи и финские же печати на бланках документов, которые они подписывали, являла собой образец грубого площадного фарса. Фарс был грубым, но вот был ли он глупым? Для того, чтобы по достоинству оценить принятое 19 июня 1940 г. решение о переводе газет «Красная Тунгуда» и «Лоухский большевик» на финский язык (и десятки подобных ему решений), следует вспомнить о том, что означали все эти даты на календаре большой европейской политики.

10 мая 1940 г. немецкие войска на Западном фронте перешли в давно ожидаемое наступление. Из имевшихся в составе вермахта 156 дивизий для войны с Францией и ее союзниками было выделено 136 (87%). На огромных пространствах Дании, Польши, Чехословакии, Австрии и собственно Германии было оставлено всего 13 дивизий (еще 7 дивизий вели боевые действия в Норвегии). На Западе были сконцентрированы и почти все силы люфтваффе. Из округов ПВО Кенигсберга, Бреслау, Дрездена, Нюрнберга, Вены были сняты все истребители до одного. В зоне ПВО Берлина был оставлен штаб 3-й истребительной эскадры и лишь одна из ее истребительных групп (II/JG-3 — 39 исправных самолетов по состоянию на 10 мая 1940 г.). Удар сокрушительной мощи проломил оборону союзных армий. Вечером 14 мая голландская армия прекратила сопротивление, 23 мая танковые дивизии вермахта вышли к Ла-Маншу, 27 мая капитулировала Бельгия, в ночь с 3 на 4 июня последние английские части покинули побережье Дюнкерка, 12 июня Париж был объявлен «открытым городом», 17 июня французское правительство обратилось к немцам с просьбой о прекращении огня.

24 июня 1940 г., в Компьенском лесу, на том самом месте, где в ноябре 1918 г. германское командование подписало условия капитуляции, было заключено соглашение о перемирии. По этому соглашению Франция теряла две трети территории, теряла свой огромный военно-морской флот и большую часть военной авиации. Короче говоря — из разряда великих держав Европы переходила в категорию полунезависимого протектората Германии. Потерявшая всех своих союзников на континенте Британия оказалась теперь в положении осажденной крепости, выживание которой зависело от способности крайне малочисленных истребительных частей Королевских ВВС сдержать воздушное наступление бомбардировочных армад люфтваффе, да еще и от способности британского флота прорвать блокаду немецких подводных лодок и обеспечить остров продовольствием.

Для Сталина все произошедшее в мае–июне 1940 г. означало радикальное (и в значительной степени неожиданное) изменение военно-политической ситуации, головокружительный поворот, создававший новые угрозы, но и суливший новые выгоды. Беседуя 13 июня 1940 г. с послом фашистской Италии А. Россо, глава советского правительства Молотов говорил: «…После серьезных ударов, полученных Англией и Францией, не только их сила, но и престиж упали и господство этих стран идет к концу. Следует полагать, что голоса Германии и Италии, а также и Советского Союза будут более слышны, чем хотя бы год тому назад… Англия и Франция, как показывают события, с их старым политическим основанием не выдерживают испытания. Другие страны оказались более приспособленными к новым условиям, чем они. Много нового дала Италия, много нового дала и Германия. Много нового, идя по своему пути, дал и СССР…» [113].

17 июня 1940 г. посол Германии в СССР граф Шуленбург докладывал в Берлин: «Молотов пригласил меня сегодня вечером в свои кабинет и выразил те самые теплые поздравления советского правительства по случаю блестящего успеха германских вооруженных сил…» [70]. В данном случае тов. Молотов проявил похвальную скромность. Блестящий успех германской армии состоялся не без помощи СССР. Не говоря уже про общую военно-политическую ситуацию, созданную пактом им. тов. Молотова и нацистского преступника, поджигателя войны Риббентропа, каковая ситуация позволила Германии сосредоточить все силы вермахта и люфтваффе на одном — Западном — фронте. Советский Союз оказал своему союзнику немалые услуги и непосредственно в ходе кампании. Так. 23 мая 1940 г. Шуленбург сообщил Молотову, «что им получен ряд телеграмм из Берлина с просьбами усилить поставку нефтепродуктов, что является чрезвычайно важным ввиду событии, происходящих сейчас на Западном фронте».

И что же? «Молотов ответил, что вопрос о желаемом количестве нефтепродуктов не вызывает возражений с советской стороны. Он говорил несколько часов назад по этому вопросу с тов. Микояном, и все предложения германского правительства приняты. Дано полное согласие. При теперешних операциях действительно нужны и бензин, и газойль для немецкой армии, действия которой замечательно успешные…» [113].

Боевое братство красно-коричневых крепло день ото дня. 24 июля 1940 г., на этот раз уже из Рима в Москву, прилетела депеша. Посол Советского Союза с восторгом докладывал о своей встрече с вождем фашистской Италии: «…Муссолини встретил меня у дверей своего огромного кабинета. Во время беседы он был любезен и по окончании аудиенции проводил меня до дверей кабинета… Муссолини подчеркнул, что в настоящий момент у трех стран СССР, Италии и Германии — несмотря на различие внутренних режимов (и это сущая правда: в Италии не было своей Колымы. — М.С.) , имеется одна общая задача: это борьба против плутократии, против эксплуататоров и поджигателей войны на Западе» [113].

Западные плутократы в новой, сложившейся летом 1940 г. ситуации перестали быть опасными для СССР. Таким образом, отпала главная причина, вынудившая в своё время Советский Союз проявить сдержанность и помиловать Финляндию. Сегодня мы можем только догадываться о том, в каких именно выражениях товарищ Сталин выразил свою досаду по поводу того, что разгром англо-французских войск произошел не в марте, а в мае. Зато мы вполне точно, на основании рассекреченных 10-15 лет назад документов, можем воссоздать картину того, что товарищ Сталин сделал практически.

30 мая 1940 г. в газете «Известия» было опубликовано официальное сообщение наркомата иностранных дел СССР о зверских преступлениях литовской военщины, которая «похищает и пытает» с целью получения военных тайн рядовых красноармейцев из состава расквартированных в Литве с осени 1939 г. советских воинских гарнизонов. Правда, конкретные фамилии «похищенных красноармейцев» советская сторона постоянно путала [34]. Предложение литовской стороны о проведении совместного расследования было с гневом и возмущением отклонено.

«Литовские власти под видом расследования и принятия мер по отношению к виновным