1) была очень тепла и очень легка,
2) застегивалась на пуговицы, как пальто,
3) имела воротник из хорошего меха, не поддельного, не крысиного, а настоящего.
И чтобы шапка была такая же, как воротник. Ты скряга, между тем я отродясь не шил себе шубы, хотя расходовал очень много денег. Неужели будет нехорошо, если я сошью себе шубу за 300 или даже 400 р. (считая в том числе и шапку)? Вот подумай-ка с Вишневским.
У шубы должны быть рукава подлиннее, во всяком случае не коротки. Значит, теперь ты закажешь шубу? Или меня подождешь? Поступай, как находишь лучше.
Завтра уезжает мать… Погода тишайшая, а она едет на лошадях, хотя и не боится качки.
Мой юбилей будет еще не скоро*, через несколько лет. Надо будет разобрать старые бумаги и письма и посмотреть, когда я получил первый гонорар.
Нового ничего нет, все по-старому. Белье и вообще содержимое чемодана возьму, как ты писала. От списка не отступлю ни на один миллиметр.
Сижу без бумаги W. Испытываю мучительное раздражение уже недели три.
Ну, будь здорова, господь с тобой. Обнимаю мою лошадку и целую.
На конверте:
Книппер-Чеховой О. Л., 20 ноября 1903*
4243. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
20 ноября 1903 г. Ялта.
Погоди заказывать шубу, подожди письма.
На бланке:
Книппер-Чеховой О. Л., 20 ноября 1903*
4244. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
20 ноября 1903 г. Ялта.
Милая моя, многотерпеливая жена, лошадка моя, сегодня наконец посылка пришла. От валенок и туфель бабушка в восторге, приходила благодарить, другие туфли я поставил у матери на столе; а полочка очень красива* или показалась мне таковою. Спасибо, родная! И прости мне, прости мое ворчанье; но что же делать, если я мучился все время.
Получил план I действия*. Дом будет двухэтажный; стало быть, и покой
двухэтажный; но ведь во дворике, какой образуется этим покоем, солнца очень мало, тут вишни не станут расти.
Сегодня я телеграфировал тебе насчет шубы. Боюсь, что ты закажешь шубу не в виде пальто, без пуговиц, и с выкрашенным котиком. Погоди, дусик, я скоро приеду.
Была у меня сегодня Ольга Мих<айловна>, просидела мучительно долго.
Полочке висеть над фотографиями как раз хорошо.
Ты ошибаешься* в своем предположении, с матерью я не ссорился. Мне было больно смотреть на нее, как она тосковала, и я настоял, чтобы она уехала — вот и все. Она не крымская жительница.
Обнимаю тебя, мою добрую, чудесную, распорядительную лошадку, обнимаю и целую. Господь с тобой. Не сердись, если находишь, что я мало тебе пишу. Мало пишу, зато много люблю.
На конверте:
Чехову Ал. П., 20 ноября 1903*
4245. Ал. П. ЧЕХОВУ
20 ноября 1903 г. Ялта.
Вчера в «Таганрогском вестнике» прочел некролог Э. Р. Рейтлингера*, будто бы умершего на сих днях. Ведь еще 10–15 лет назад ходили слухи, что Р<ейтлингер> помре.
Как поживаешь? Не пострадал ли ты от наводнения?* Не бил ли тебя на улице Черман?* Не хватали ли тебя за фалды на улице хулиганы?* Напиши мне. Я все еще в Ялте. Что поделывает Миша?*
Кланяюсь. Жду ответов.
На обороте:
Книппер-Чеховой О. Л., 21 ноября 1903*
4246. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
21 ноября 1903 г. Ялта.
Милая лошадка, я все это время выказывал свой крутой характер*, прости меня. Я муж, а у мужей, как говорят, у всех крутой характер. Только что меня позвали к телефону, говорил Лазаревский из Севастополя; сообщил, что сегодня вечером приедет ко мне*, пожалуй останется ночевать, и опять я буду злиться. Скорей, скорей вызывай меня к себе в Москву; здесь и ясно, и тепло, но я ведь уже развращен, этих прелестей оценить не могу по достоинству, мне нужны московские слякоть и непогода; без
