На конверте:
Гославскому Е. П., 24 марта 1903*
4051. Е. П. ГОСЛАВСКОМУ
24 марта 1903 г. Ялта.
Вы сердитесь и негодуете*, дорогой Евгений Петрович, я знаю, но дело в том, что целую неделю я не видел Горького* и все поджидал его. Сегодня я беседовал с ним обстоятельно, и он очень был удивлен, когда узнал, что он на Вас сердится. Я верю ему очень, он прекрасный человек, и мне кажется, что это мнительность Ваша подсказала Вам, что будто он что-то имеет против Вас. Засим, относительно книги*: он взял Ваш адрес и будет сам писать Вам*. К изданию Вашей книги он отнесся, по-видимому, вполне доброжелательно, говорит только, что в настоящее время «Знание» очень и очень занято, так что, пожалуй, до осени не будут издавать Вас. Кстати сказать, на днях приедет в Ялту* главное лицо в «Знании», а именно Пятницкий, я и с ним поговорю и ответ его сообщу Вам письменно или при свидании в Москве*, где буду около 20 апреля. Мой москов<ский> адрес: Петровка, д. Коровина.
Крепко жму Вам руку, будьте здоровы, не сердитесь и не хандрите, ибо все устроится и все будет благополучно.
Книппер-Чеховой О. Л., 24 марта 1903*
4052. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
24 марта 1903 г. Ялта.
Родная моя, не забудь увидеть в Петербурге Модеста Чайковского* и попросить его от моего имени, чтобы он возвратил мне письма Петра Чайковского, которые взял у меня для своей книги* (Жизнь П<етра> И<льича> Ч<айковского>). Если же Модеста Чайковского нет в Петербурге, то узнай у Карабчевского или у кого-либо из литераторов, где он и нельзя ли добыть его адрес, если он за границей. Поняла? Если поняла, то, значит, ты умная у меня.
«Где тонко, там и рвется» написано в те времена*, когда на лучших писателях было еще сильно заметно влияние Байрона и Лермонтова с его Печориным; Горский ведь тот же Печорин! Жидковатый и пошловатый, но все же Печорин. А пьеса может пройти неинтересно; немножко длинна и интересна только как памятник былых времен. Хотя я и ошибаюсь, что весьма возможно. Ведь как пессимистически отнесся летом я к «На дне»*, а какой успех! Не судья я.
Скоро, скоро мы увидимся, старушка моя милая, бесценная. Я буду тебя обнимать и ласкать, буду с тобой ходить по Петровке.
Кричу тебе ура и остаюсь навеки твой заброшенный, полинявший и тусклый муж.
В «Мире искусства» тебя хвалят*, Книппуша. Я послал тебе сегодня номер, в котором хвалят. Горжусь, дуся моя, горжусь!
На конверте:
Тараховскому А. Б., 24 марта 1903*
4053. А. Б. ТАРАХОВСКОМУ
24 марта 1903 г. Ялта.
Благоприятный ответ посылаю*. Чехов.
На бланке:
Тараховскому А. Б., 24 марта 1903*
4054. А. Б. ТАРАХОВСКОМУ
24 марта 1903 г. Ялта.
Многоуважаемый Абрам Борисович, санатории в Ялте (их две здесь)* полны, и кандидаты на все места, которые освободятся, давно записаны. Но все же устроить Вашего больного удалось* кое- как. Пусть он теперь же едет в Ялту на пароходе из Таганрога — это и дешевле и здоровее, а в хорошую погоду и удобнее, — а приехав в Ялту рано утром, пусть вещи свои снесет в агентство Р<усского> о<бщества> п<ароходства> и т<орговли> и положит их там на время, и в 8–9 часов пусть пойдет в полицейское управление и спросит Мих. Мих. Гвоздевича, частного пристава. С г. Гвоздевичем я говорил сегодня, и он дал мне слово, что устроит Вашего больного. Если же, случится, он не найдет Гвоздевича, то пусть из агентства поговорит со мной в телефон, я скажу, где ему остановиться, или пусть обратится к брату моему Г. М. Чехову, служащему в агентстве Русского общества, и тот научит его, как и что предпринять. Если он, Ваш больной, приедет в Ялту вечером, то пусть поступит точно так же. Вообще пусть не волнуется и не спешит, пароход в Ялте стоит три часа, и он успеет и вещи свои пристроить, и с братом моим поговорить.
Пишу наскоро, простите, что неразборчиво. Крепко жму руку, спасибо за «Приазовский край». Я получаю и с удовольствием читаю. Ведь дым отечества*, как бы там ни было, да и газета хорошая.
Скажите больному, что и у меня есть телефон. Я всегда к его услугам.
На конверте:
