делать больших обобщений. Поэтому снова обратимся к составленным по «горячим следам» событий докладам «особых отделов». Оказывается, не только безымянные рядовые воины, но и командиры в больших званиях не могли найти следов авиации Северо-Западного фронта:
«Переезжают с места на место…» Интересная формулировка. Примечательно, что при всем несовпадении формы и содержания воспоминаний Веселовского и Петрова об этих «переездах» они рассказывают почти одними и теми же словами:
«26–27 июня…» Три-четыре дня летчики-истребители, «золотой фонд» Вооруженных сил, бродили по пыльным дорогам, в то время как противный противник «оглашал воздух ревом немецкой авиации». А кто же должен был этому воспрепятствовать? И, кстати, о связи. Связь была. Точнее говоря, была техническая возможность установить связь. А еще проще — процитируем всего две фразы из доклада нового (на тот момент) начальника управления связи Северо-Западного фронта полковника Курочкина от 26 июля 1941 года:
Подведем некоторые итоги. 1-й Воздушный флот люфтваффе безвозвратно потерял в небе Прибалтики в период с 22 по 30 июня «от воздействия противника и по неизвестным причинам» 5 истребителей и 36 бомбардировщиков (см. Приложение 6). Всего 41 боевой самолет, ровно одну десятую от исходной численности. Потери ВВС Северо-Западного фронта были несравненно больше. В Центральном архиве МО РФ сохранился документ: «Отчет о боевой деятельности ВВС С-3 ф. за год войны» и Приложение №2 к этому отчету, где приведены подробные данные о потерях летного состава и боевой техники с разбивкой по месяцам. (168) Для удобства работы сведем все данные по потерям самолетов за июнь 1941 года в две таблицы:
Примечание: в Таблицах 26 и 27 численность самолетов на 22.06 указана по данным вышеназванного Отчета.
Первый и, увы, очевидный вывод из этих таблиц — ВВС Северо-Западного фронта были наголову разгромлены. От огромной группировки, имевшей на своем вооружении более тысячи боевых самолетов, остались одни воспоминания. Не могут не ужаснуть цифры потерь истребителей «МиГ-3» и «И-16», численность которых сократилась с трех сотен до 7 единиц. Причем 84% новейших истребителей уничтожены или разбиты на земле; в воздушном бою потеряно лишь 8 «мигов» из 135. Картина полного разгрома разительно отличается от ситуации на Юго-Западном и уж тем более Южном фронтах.
Второй и также достаточно ясный вывод заключается в том, что потери первого дня войны составляют порядка одной десятой от потерь девяти дней июня. Другими словами, 22 июня даже не было днем максимальных среднесуточных потерь — не говоря уже о том, что этот день не стал днем одномоментного уничтожения большей части самолетов ВВС Северо-Западного фронта. Общее количество самолетов, признанных «уничтоженными на аэродромах» (405 единиц), во много раз превосходит самые максимальные оценки безвозвратных «наземных» потерь первого дня войны.
Это то, что сомнений не вызывает. Дальше начинаются сплошные вопросы. Категория «не вернулся с боевого задания» (всего 142 самолета) на три четверти состоит из истребителей — хотя по здравой логике все должно было быть точно наоборот: бомбардировщик улетает (иногда — далеко и ночью) за линию фронта, и его судьба не всегда может быть установлена; истребители же в июне 41-го воевали (если воевали) в небе над собственными аэродромами, над еще не занятыми противником городами и железнодорожными станциями. Чем же объяснить то, что самолетов-истребителей, «пропавших без вести», оказалось больше, чем сбитых в воздушном бою и зенитками, вместе взятых?
Бросается в глаза и странный «падеж», поразивший самолеты-истребители: 40% новеньких, недавно с завода «мигов» и 23% отнюдь не стареньких (пик производства пришелся на 1940 год, когда было выпущено две трети от общего количества) «чаек» безвозвратно сломались/разбились в течение девяти дней. При этом небоевые потери бомбардировщиков составили менее одной десятой от первоначального количества. Странно это: «миги», «чайки» и «СБ» делали в одном городе (Москве) одной страны; обслуживали техники вполне равной квалификации — и при этом столь различный процент технических отказов?
Самым же странным является соотношение потерь пропавших без вести самолетов и летчиков. В июле в категорию «не вернулся с боевого задания» было отнесено 40 самолетов. Таким образом, всего за июнь — июль не вернулось с задания по неизвестной причине 182 самолета. А вот летчиков, «не вернувшихся с боевого задания» за тот же период (40 дней июня—июля), оказалось всего 97 человек. Как такое может быть? В горячке и суматохе первых дней войны бомбардировщик мог подняться в воздух без штурмана, без стрелка — но не без летчика же! Или летчик вернулся с задания, но не мог вспомнить, куда делся его самолет? Да, на войне могло быть и такое (тяжелое ранение, контузия, потеря памяти), но не в таких же количествах…